Жил-был на свете кукольных дел мастер, он держал магазин игрушек, которые никто не покупал. Кукольник все никак не мог расплатиться с долгами. Он стал подолгу болеть, чахнуть от тоски и от зависти к другим, более удачливым кукольникам, просто-таки купавшимся в золоте, его семья голодала, дети не хотели ходить в школу, потому что ровесники над ними смеялись, а порою откровенно издевались. Ведь отпрыски вконец обнищавшего мастера носили заштопанную одежду, из которой давно уже выросли, и не могли купить себе даже маленькой шоколадки, у них совсем не было денег. Жена бедного кукольника постоянно жаловалась на жизнь и ночами горько плакала, квартирная хозяйка грозилась их выгнать. И тогда отчаявшийся мастер стал продавать своих кукол дьяволу…

– Слава Богу!

Передо мной висели ноги. Женские ноги, на тонкой щиколотке одной болтался золотой браслет с пятью брелками. Машинально я их пересчитала. Штанины брюк задрались, пятки у носков были грязные, из дырки на правом торчал большой палец с желтым ногтем. Веревку покойница перекинула через перила на высоте второго этажа, поэтому я видела только ноги. Они находились как раз на уровне моих глаз, и я подумала: «Слава Богу!»

Это была моя мать. Недавно она сняла с ногтей на ногах бордовый лак, я помню, как нашла на полу ее спальни испачканный ватный диск. Кто делал педикюр, знает, что ногти от яркого лака желтеют. Я вспомнила об этом, как только увидела висящие передо мной мамины ноги. «Слава Богу!»

Все остальные мысли были правильные: «Боже, какое несчастье!», «Милая мамочка, как я теперь без тебя?», «Какое ужасное горе!», «Какая утрата!», ну и так далее. Вы все их прекрасно знаете, эти мысли, на похоронах именно так и говорят. Вслух.

Но самая первая мысль всегда дрянь, и про нее молчат. Почему-то дрянь вылезает из нас первой, и именно она – правда. Я не люблю людей, которые делают паузы перед тем, как что-то сказать. Чем больше пауза, тем меньше я доверяю человеку. Это означает, что он высказывает не вторую мысль и даже не третью. Он тщательно перебирает свои мысли, выискивая самую-пресамую правильную. Это люди успешные, всеми уважаемые, они прекрасно устраиваются в жизни благодаря тому, что умеют манипулировать другими, но они все равно самые плохие на свете люди. Для меня. Я говорю первое, что придет в голову. Попробуйте угадать, сколько у меня друзей? Правильно: ни одного.

Я почти не делаю пауз, вот в чем беда. Наверное, поэтому на меня все смотрят как на сумасшедшую. Сотрудник милиции (или уже полиции) просто открыл рот, когда я сказала:

– Мне теперь достанется огромное наследство.

Он ожидал, что я буду рыдать, биться головой о стену, рассказывать о том, как горячо любила свою мамочку. Все делают именно так, когда в их доме находят труп близкого родственника. Когда этот родственник богат, делают это с удвоенной энергией. Я действительно любила свою мать. Я любила ее так сильно, что подумала: «Слава Богу!», когда она умерла. И я сразу сказала про наследство, потому что это была вторая мысль, которая пришла мне в голову. И очень честная мысль: я теперь богата.

– Она не оставила предсмертной записки?

Он поставил в конце фразы жирный вопросительный знак.

– А зачем? – удивилась я. Мой вопросительный знак, легкий, как облачко, повис в воздухе. Меж тем фраза прозвучала без паузы: вопрос – ответ. Не было ни малейшего зазора, в который могла бы просочиться какая-нибудь правильная мысль. Я вовсе не собиралась выкручиваться.

– Самоубийцы, как правило, оставляют предсмертные записки.

– Ее любимой книгой были «Бесы» Достоевского. Если вы ее прочитаете, то поймете, что мама и не могла оставить никакой записки.

– Это шутка? – разозлился мент.

Я интеллигентка в третьем поколении, что подтверждается моим дипломом о высшем образовании и дипломами о высшем образовании моих предков, но уж простите великодушно, буду называть его именно так. Он мент. Он ходит, как мент, говорит, как мент, и даже дышит, как мент. И злится он, как мент: его злость кому-то может обойтись тюремным сроком. Мне бы надо сделать паузу, но я, как обычно, ляпнула:

– Вы не умеете читать? Ой, простите. – Я сообразила, что здорово обидела его. Взглядом мне было обещано лет десять за решеткой, и если я буду продолжать в том же духе, срок только увеличится. Каждое мое слово тянет на год, не меньше. Черт возьми! Все-таки надо делать паузы!

  1