Последние отзывы

  9  

Артем Прищепов сидел рядом с Бандой на заднем сиденье машины и, как ни странно, дремал, будто и не выспался сперва в самолете, а потом на феодосийском пляже. Артема нельзя было удивить ни красотами пейзажей, ни развлечениями, ни даже возможной опасностью. Наверное, когда-то он решил для себя: все, что происходит в жизни – это пустые фантазии, настоящее творится только в недрах компьютеров. И если бы не голод, не жажда, он вряд ли стал бы возвращаться в реальный мир: вечно сидел бы с безумным видом за столом, воображая себя то «материнской платой», то «хард-диском». Раскручивать женщину на любовь в его представлении было скучнейшим занятием по сравнению с преодолением программных блокировок.

Из-за поворота возник древний, еще византийский храм, строгие, не испорченные поздними перестройками очертания. Храм был прекрасен даже в своем запустении – еще совсем недавно в нем размещался склад винсовхоза. Банда вздохнул поглубже. Он знал: еще пара километров, и они увидят Коктебель.

Картина перед ними раскрылась просто изумительная. Море с левой стороны от дороги отливало бронзой, блестело и переливалось в лучах заходящего за горы солнца, казалось живым существом, которое звало и манило к себе каждого путника, уставшего в пути и мечтавшего об отдыхе и покое. С правой стороны от дороги к морю сбегали склоны высоких холмов, а впереди уже вставали горы, три массива: Кара-Даг, Святая гора и Сюрю-Кая. В их очертаниях чувствовались красота и сила. Сейчас, когда они были окрашены в теплый красновато-желтый цвет, они и сами казались живыми и теплыми, как море.

Бондарович толкнул Прищепова в плечо:

– Просыпайся.

– Уже приехали?

– Почти.

Банда, сделав над собой усилие, заставил себя думать не о красотах, а о деле. Да, ни Банде, ни Артему было сейчас не до любования пышной южной природой. И в более спокойное время у них не замечалось особой склонности к этому, а сейчас, когда они чувствовали приближение опасности, им и вовсе было не до того, чтобы обмениваться впечатлениями… По сторонам они смотрели, но вовсе не для того, чтобы насладиться красивым переливом листвы оливковых деревьев в последних лучах заходящего солнца. Просто будучи постоянно настороже, Банда обращал внимание на все, пусть даже и самое незначительное, что могло послужить хоть малейшим признаком надвигающейся опасности. Именно благодаря такой привычке он и был до сих пор цел и почти невредим.

Привычно соблюдая осторожность, Банда попросил таксиста остановиться, не доезжая двух кварталов до дома Рахмета. Лишь дождавшись, когда машина уехала, Бондарович обратился к Артему:

– Давай договоримся: в этом деле нас прежде всего заботит собственная безопасность.

Прищепов пожал плечами:

– Договорились.

Ему показалось, что Банда немного трусит, но он не понял, что Бондарович боится за его жизнь, а не за собственную.

Трудно сказать, что именно насторожило Бондаровича: возможно, то, что вокруг было слишком тихо и спокойно, а возможно, красный «БМВ» – семерка, который стоял на противоположной стороне дороги, в то время как в инструкциях говорилось, что к моменту их прибытия дом будет совершенно пуст. В тот момент, когда они приблизились к дому, ни Банда, ни Артем, на протяжении двух кварталов не обменявшиеся ни одним словом, уже не сомневались, что там, внутри, не все в порядке. Поэтому Банда сделал Артему знак войти через главную дверь, но при этом особенно не торопиться, а сам начал осторожно обходить дом, чтобы забраться в него с противоположной стороны.

* * *

Как всегда, предчувствие не обмануло Александра Бондаровича, но приехали они с Артемом чуть позже, чем следовало…

Девушка полулежала на кровати.

Она была так легко одета, что все ее прекрасное, великолепное тело оказывалось на виду, завораживая своими зрелыми, идеально правильными формами. Вероятно, обладательница такой фигуры не могла думать ни о чем другом, как только о радостях жизни и непрерывных развлечениях. И ее одежда, а вернее, подобие одежды, и огромная кровать, на которой она покоилась, и комната, интерьер которой напоминал будуар принцессы прошлого века, и даже горы, прекрасные и величавые в лучах заходящего солнца, – все говорило об этом.

Здесь не могло быть не только забот, но даже какого-то смутного их подобия. Здесь царили нега и наслаждение, и только о них разрешалось здесь думать. Однако девушке сейчас было ни до неги, ни до наслаждения. Об этом говорили и ее испуганные глаза, и ее взгляд, напряженный, как у насторожившейся, перепуганной птицы.

  9