Он притянул меня в объятия, несмотря на то, что я просто окоченела от унижения.
— Ты не должна стыдиться. Все, что ты сделала — поимела собственного мужа; кого это должно шокировать? Не могу сказать, что это — опыт, который мне хотелось бы повторить, но только потому, что ты не была собой. — Он провел губами по моему уху. — С другой стороны, идея приковать тебя на полтора дня ради несдерживаемого секса звучит ужасно привлекательной.
Я знала, что он пытался ободрить меня, но я по — прежнему была поражена тем, что напала на туриста, съезжала с катушек каждый раз, когда Кости не трахал меня, и в качестве смертельного удара — Менчерес, так сказать, участвовал, когда мы с Кости занимались сексом. И тогда я поклялась, что никогда не буду заниматься любовью втроем. Причем мысль эта пришла мне в голову на фоне медленно умирающего неверия.
— Мне казалось, ты сказал, что прошло два дня, — пробормотала я, наконец осознавая последнюю часть того, что он произнес.
— Часов девять ты спала. Я не был уверен, что ты не проснешься все с тем же голодом, поэтому и не снимал наручники.
Я не винила его. Боже, я бы не винила Кости, даже если бы он примотал клейкой лентой ко мне вибратор, позаботившись об этом кошмаре таким путем.
— Ты же знаешь, что говорят быть осторожными с желаниями? Я хотела, чтобы было что — нибудь, что мы могли бы сделать… ну, знаешь, что — то интимное, что ты никогда не делал прежде, но я не думала, что это когда — нибудь произойдет. — Я мягко улыбнулась ему. — Хотя сомневаюсь, что тебя когда — либо заставляли безостановочно заниматься сексом с женщиной, возбужденной вуду — версией «Испанского полета»[2], ведь так?
Он тихо засмеялся.
— Не могу сказать, что такое бывало, Котенок.
— М — да, ну, в общем, считай меня оригиналкой.
На сей раз прикосновение его губ к моей коже длилось дольше мгновения.
— Всегда так и делал.
Как он мог быть нежным со мной сразу после этого группового траха — буквально! — было за пределами моего понимания. Я должна благодарить свою счастливую звезду, что, в то время как для меня этот сценарий представлял собой одиннадцать из десяти возможных баллов по шкале порочности, прежняя человеческая жизнь Кости в качестве жигало, вкупе с его разнообразным прошлым уже в качестве вампира, подводили произошедшее только к троечке. Слава Богу, что он был со мной. Я ужасалась возможности изменить Кости, находясь под вызванным кровью Мари шлюхастым сглазом, не будь его рядом.
От этой мысли я задрожала. Я уже кипела от злости на Мари за то, что та спустила Остатки на Кости; но если бы она расстроила и наш брак — хотя Кости и понял бы данные обстоятельства, он никогда бы этого не забыл — тогда я действительно презирала бы ее.
Вопрос, затмивший даже жгучее смущение моими собственными действиями за прошедшие два дня, заключался в следующем: почему Мари заставила меня выпить ее кровь. Если не ради использования в качестве топлива ради розжига войны для Аполлиона, к чему такое желание увидеть, получу я ее силу или нет? Мари была слишком расчетливой, чтобы заставить меня сделать это лишь ради удовлетворения любопытства, возымеет ли кровь упыря тот же эффект, что и вампирская. Будь так, она могла бы заставить меня выпить крови любого другого упыря и получить те же доказательства.
К чему она стремилась? И должно ли это заботить нас больше действий Аполлиона?
— Если ты был по большей части, ах, занят со мной в течение последних двух дней, могло что — то произойти, — сказала я, опуская ноги с кровати. — Давай надеяться, что что — то стало известно, и что это хорошие новости.
Глава 18
К моему ужасу, первыми, кого я увидела, поднявшись наверх чуть позже, были Менчерес и Кира. Они сидели рядышком в комнате, которая, как я предположила, была гостиной, а мой кот степенно свернулся на коленях у Киры.
Они оба подняли глаза, поэтому бежать было поздно. На этот раз я была очень благодарна за коронный стоицизм Менчереса, когда встретила непроницаемое выражение его лица. Если бы он специально изогнул брови или скрестил запястья в пантомиме наручников, я, скорее всего, выпрыгнула бы прямо из ближайшего окна.
— Позвольте сразу же сообщить, что если бы я могла избегать вас двоих в течение следующего десятилетия, я бы избегала, — выпалила я. — Но так как я не могу побаловать себя временем на спасение собственной благопристойности прямо сейчас, я просто предложу вам свои самые искренние извинения и буду надеяться, что мы никогда не упомянем то, что произошло. Ты же помнишь то заклятие на амнезию, которое навел на меня, когда мне было шестнадцать, Менчерес? Я была бы рада еще одному.