очень нудно 
2 
Но если днем из-за многочисленных хозяйских хлопот я как-то оттаивал, забывался, то по вечерам, а еще больше длинными ночами я начинал ощущать бесконечное одиночество.
И это при том, что рядом были и Ольгушка, и сынишка.
Временами они казались мне чужими, непонятными, будто я свалился на Луну и попал в общество инопланетян.
Терзаемый бессонницей, я бесшумно вставал и, усевшись в углу на стул, откуда была видна постель Андрейки – раскладушка на кухне, часами сидел в полной неподвижности, глядя на безмятежные лица спящих жены и сына, освещенные неверным, колеблющимся светом уличного фонаря, проникающим через дочиста вымытые стекла крохотных окон.
Трудно сказать, что я чувствовал в эти бесконечно медленные, временами застывающие, как капли воска на оплывающей свече, минуты. Я просто растворялся в бесконечности, которая уносила меня в немыслимые дали.
Я сидел, словно каменный истукан, едва дыша и не меняя позы, пока не начинал брезжить рассвет, и первый уличный шум не разрушал призрачный хрустальный колпак одиночества, отгораживающий меня от остального мира.
Иногда меня посещали видения, особенно в зимние ночи, когда за стенами выла и бесилась вьюга. Это были очень неприятные моменты…
Мой хрустальный "колпак" вдруг мутнел, деформировался, и в образовавшиеся щели начинала вползать черная вязкая масса.
Она постепенно заволакивала стены, и когда сквозь грязные разводы я уже не мог видеть лиц жены и сына, раздавался чей-то злобный хохот, после чего эта черная патока вспыхивала, и вереницы призраков с беззвучными криками начинали роиться среди языков адского пламени.
Я видел их разверстые рты, я видел, что гримасы боли искажают их лица, некоторых даже узнавал… И от этого мне становилось так страшно, как никогда в жизни: это были те, на кого я получал "заказы"…
Ольге я рассказал все. (Или почти все – кое о чем говорить даже язык не поворачивался).
Я рассказал ей в тот самый день, когда освободил ее и сына Андрейку из комфортабельного заточения на даче моего босса Тимохи, который таким образом держал меня на коротком поводке, чтобы я безропотно продолжал убивать по заказам.
На позаимствованной из гаража Тимохи машине я с помощью теперь уже моего приятеля Волкодава, диверсанта-ликвидатора ГРУ, беспрепятственно миновал все спецназовские посты и поехал куда глаза глядят.
Мы остановились отдохнуть где-то в лесу… и я выложил все, как на духу.
Она просто окаменела. Посмотрев ей в глаза, я невольно содрогнулся – они были пусты до прозрачности и безжизненны.
Я ожидал рыданий, истерики, обидных – вполне заслуженных! – слов. Но в ответ на мои откровения я получил лишь отчужденность и холодность, будто ее сердце превратилось в ледышку.
Я не стал выяснять отношений.
Внутренне я был готов и к худшему, а потому, когда завел мотор, чтобы двигаться дальше, и Ольга безропотно уселась на заднее сиденье, в душе едва не возликовал: значит, у меня еще оставался шанс замолить грехи перед ней – пусть призрачный, единственный, но все-таки шанс…
Первые дни нашей совместной жизни на квартире у Евдокии Ивановны превратились для нас обоих в чудовищную пытку. Мы не играли в молчанку, но те немногие слова и фразы, которыми нам поневоле приходилось обмениваться, давались с большим трудом.
Не знаю, как Ольгушка, но я кипел. Временами мне хотелось уйти из города и где-нибудь в лесной глуши вставить ствол пистолета в рот и нажать на спуск – чтобы лесное зверье и кости мои растаскало в разные стороны.
Но моя решительность таяла, едва взгляд останавливался на Андрейке. Он за короткий срок настолько привязался ко мне, что даже, укладываясь спать, просил меня посидеть у изголовья.
Сын везде и всюду следовал за мной едва не по пятам, а когда я что-либо мастерил, он, прикусив нижнюю губу, с важным и сосредоточенным видом помогал мне, иногда попадая маленьким молоточком не по гвоздю, а по пальцам.
Но, на удивление, он не плакал, только морщился и засовывал ушибленный палец в рот, чтобы спустя некоторое время снова с удивительным упрямством приняться за свое.
Он вообще отличался какой-то недетской серьезностью и сосредоточенностью. И большой физической силой, что для его возраста было необычно.
Лишенный общества сверстников, Андрейка сам придумывал игры и мог часами сооружать из камешков, щепок и проволоки фантастические здания, которые затем населял кузнечиками, жуками, бабочками, а однажды умудрился заточить в построенную башню даже лягушку, чем вызвал немалый переполох у Евдокии Ивановны.
2 
