очень нудно 
100 
– И все равно, вы отличный парень.
– Самому кажется иногда... – сказал Мазур.
...Капитан Родригес – хотя его наверняка звали иначе, и звание вполне может оказаться совершенно другое – сказал рассудительно, глядя в потолок:
– С технической стороны все может быть проведено легко и просто. У меня есть радиосвязь, «спрессованным» сигналом. Нас не успеют запеленговать, даже если будут очень стараться. Субмарина выйдет в нужную точку уже завтра к полудню. Естественно, это ваша субмарина, товарищи, вашей постройки. Она у нас единственная такая – со шлюзом для аквалангистов. Все предельно просто: погружаются только свои – у посторонних все равно нет ни единого акваланга. Мы забираем аппарат, грузим его в лодку, сами садимся туда же, и субмарина преспокойно берет курс на Гавану. Компаньеро... – он посмотрел на Дюфре, – естественно, остается на «Русалке» и недоумевает потом вместе со всеми. Чертовски просто. Ныряльщики погрузились, но на поверхность не всплыли.
Они сидели вчетвером в тесной рубке «Ла Тортуги», касаясь коленями. До рассвета оставалось всего ничего.
– А потом? – пожал плечами Дюфре. – Лорд не успокоится. Обязательно пригонит сюда ораву ныряльщиков, месяц будет шарить по дну...
– Ну и что? – сказал Мазур. – Все равно ни нас, ни аппарата там уже не будет.
– Я, кажется, понимаю, – кивнул Родригес. – В самом деле, получается как-то нехорошо: целых семеро аквалангистов таинственным образом исчезли. Никаких следов, конечно, но останутся наши пожитки с кучей отпечатков пальцев, наши кораблики. А это уже называется наследить...
– Вот именно, – сказал Дюфре. – Вы замечательно улавливаете мою мысль. Следов вроде бы нет, но мелких следочков – множество... Нехорошо, право. Нужно зачистить.
Без малейшего промедления Родригес озабоченно сказал:
– Но ведь это означает, что вас придется из игры выводить...
– Лучше уж так... Ничего не поделаешь.
– Ага! – встрепенулся Родригес. – У меня с собой богатая, весьма богатая аптечка. Все три корабля могут вообще пропасть бесследно – такое никого не удивит, мало ли судов пропадают без вести? И не таких скорлупок. Бермудский треугольник, к сожалению, далековато отсюда... А впрочем, подобные вещи все равно списывают на него. В особенности когда четко прослеживается инопланетный след, выступающий в этой истории на первый план. Можно и по-другому. Иные аптечные снадобья не обнаруживаются потом в организме никакими исследованиями, все выглядит так, словно сердце у человека внезапно остановилось. На «Русалке»» не так уж и много объектов, это несложная работа...
Мазур, в совершеннейшей сумятице эмоций и чувств, сначала почувствовал к нему дикую, неудержимую ненависть. Но потом ему в голову пришла нехитрая мысль: он просто-напросто посмотрел на себя со стороны. Какая тут может быть ненависть?
Он чувствовал себя выгоревшим внутри. Он хотел, чтобы не случилось ничего из того, что обсуждалось спокойным, деловым тоном, все в нем кричало от боли при одной мысли о таком исходе – но он был в рядах...
– Суденышко с мертвым экипажем... – протянул Дюфре. – В самом деле, попахивает Бермудским треугольником.
– У нас нет прямого приказа на такой финал, – сказал Мазур, по-прежнему чувствуя внутри одну только пустоту.
– У нас есть право решать на месте, руководствуясь целесообразностью, – отрезал Дюфре.
– А тот, кто делал снимки? – вспомнил Мазур. – Мы же таким путем не устраним всех...
– Но подавляющее большинство нежелательных свидетелей, – сказал Дюфре. – Подавляющее большинство. Игра стоит свеч. Я, конечно, понимаю ваши соображения, но позвольте напомнить, что интересы дела, как говорится, превыше...
Мазуру так хотелось его ударить, что это перевешивало все остальные мысли и чувства. Он вцепился обеими руками в край скамейки, на которой сидел. Так скверно ему еще никогда не было. А самое поганое – что придется подчиниться решению большинства, импровизированного военного совета из представителей сразу трех контор – двух советских и кубинской. А впрочем, даже четырех, с учетом кадровой принадлежности Лаврика...
– Господа... – сказал Лаврик каким-то непонятным тоном.
Мазур рывком поднял голову. У капитана второго ранга Самарина вновь стало благостное лицо – просветленное, не от мира сего, сущий ангельский лик, хоть икону пиши, образ кротости...
– Господа... – сказал Лаврик с отрешенной улыбкой. – Вы звери, господа, история вас осудит... Помните, было такое кино? По совести говоря, я, хоть и опытный, видавший виды человек, все же удручен чуточку неприкрытым милитаризмом и жестокостью прозвучавших здесь предложений. Мягче следует, мягче. Вы, надеюсь, не забыли вдали от Родины, что Генеральный секретарь нашей с вами партии, руководящей и направляющей, ума, чести и совести целой эпохи, призывает к перестройке и новому мышлению? В свете исторических указаний, понимаете ли...
100 
