Наверное, авторица писала этот роман первым и не думала, что будет продолжение про Бродика и Рамзи(здесь-... 
30 
— Друг мой, — сказал Бестужев спокойно, — вы говорите по-немецки, быть может?
Судя по недоуменному пожатию плечами и удивленной физиономии, язык этот оказался вознице неизвестен. Точно так же он отреагировал и на фразу по-французски.
— Ну и варвары же вы здесь, братец ты мой… — усмехнулся Бестужев, произнеся это на родном языке. — Гарлем. Понимаешь? Или я неправильно произношу? Г-а-р-л-е-м…
— Гарлем! — кивнул извозчик и протарахтел длинную фразу, из которой Бестужев не понял ровным счетом ничего.
И повторил:
— Гарлем!
— Гарлем, Гарлем! — закивал извозчик.
И начал произносить непонятные слова с вопросительной интонацией.
— Деньги у меня есть, любезный, можете не сомневаться, — заверил Бестужев и продемонстрировал парочку здешних зеленых ассигнаций.
Дело, кажется, было вовсе не в его платежеспособности… Возница, явно произнося слова как можно медленнее и внятнее, продолжал тарахтеть что-то, задавая непонятные вопросы.
— Гарлем! сказал Бестужев.
— Гарлем, Гарлем! — откликнулся извозчик.
И снова затарахтел, уже раздраженнее, округляя глаза, помогая себе бесполезными в данной ситуации жестами, глядя на Бестужева, как на субъекта, мягко выражаясь, не блещущего особым умом.
— Какого ж рожна тебе нужно, иностранная твоя морда… — задумчиво протянул Бестужев, чувствуя не смущение, а злость.
Извозчик, уже начинавший сразу видно, закипать, изрек длиннейшую тираду, из которой Бестужев понял лишь дважды повторявшееся «Гарлем». Судя по мимике, жестикуляции, внешнему виду, это был представитель скорее латинской расы, нежели англосаксонской.
— Италиано? — спросил Бестужев. Извозчик просиял:
— Си, си, синьор, италиано!
И произнес длинную фразу на гораздо более мелодичном языке — вот только из итальянского Бестужев знал еще меньше, чем из английского. Кьянти, лаццарони, гондола… На этом его познания исчерпывались.
Убедившись, что странный наниматель не владеет и итальянским, возница трагически закатил глаза, пробормотав себе под нос что-то такое, что явно не украшало певучий язык солнечной Италии. Тянуться это могло до бесконечности, и Бестужев от злости начал, кажется, понимать, в чем загвоздка: Гарлем, похоже, не так уж мал, и кучер требует более конкретных географических указаний. Очень может быть: ведь и в Петербурге, если сказать извозчику «На Васильевский остров!», он рано или поздно попросит уточнить, куда именно…
Вздохнув, Бестужев поступил просто: достал ассигнацию в пять долларов, что по здешним меркам для простого народа было достаточно приличной финансовой суммой, сунул ее в руку извозчика, энергично махнул рукой куда-то в пространство и непререкаемым тоном приказал:
— Гарлем!
Переводя взгляд то на него, то на купюру, извозчик, гримасничая, что-то прикидывал. В конце концов он пожал плечами так, что они едва не поднялись выше ушей, отвернулся, взял кнут и прикрикнул на подтощалую вороную лошадку. Экипаж отъехал от тротуара и ловко влился в общий поток. Не оглядываясь более, извозчик сосредоточил все внимание на управлении экипажем. Бестужев устало вздохнул: поистине, деньги — гениальнейшее изобретение человечества…
Он, естественно, не собирался наносить визит герру Виттенбаху: просто-напросто сейчас Гарлем представлялся ему идеальным оазисом спасения. Коли уж там, как упоминал Виттенбах, обитает немалое количество немцев, затруднений с языком не будет. Именно там можно и переменить одежду, и отыскать без хлопот, если понадобится, приличную гостиницу, и расспросить кое о чем, реализуя кое-какие пришедшие в голову идеи.
Впрочем, о гостинице и думать не стоит. Чутье подсказывает, что следует покинуть этот город нынче же, не дожидаясь наступления ночи и уж тем более не задерживаясь до утра… Или, если не получится, самое позднее на рассвете.
Бестужев проводил внимательным, оценивающим взглядом двух показавшихся слева полицейских — на высоких, ухоженных лошадях с коротко подстриженными хвостами. Как и все здешние городовые, которых он видел прежде, эти выглядели крайне внушительно, ничуть не уступая российским, французским, австрийским блюстителям порядка: рослые, уверенные в себе, в темно-синих мундирах, фуражках с медными цифрами и какими-то эмблемами. Ну что же, лишенная единого руководства полиция вовсе не обязательно должна состоять из смешных недотеп…
30 
