37 
— Полковник Кропачев, Международная службы безопасности. Отдел кризисных ситуаций. Слышали, что это такое? Теперь понимаете? Неужели думаете — я пострадал, пусть теперь и другие помучаются? Если так, вы подлец, простите, подонок… Я не глажу вас по голове, да. У меня нет времени на дипломатию, нет времени быть добрым. Над городом висит беда. Что у вас вышло с женой?
— Вряд ли вы поймете, а если поймете, не поверите.
— Я уже успел понять, что здесь следует верить всему. Так что рассказывайте. Правду и внятно.
— Это началось с первых недель беременности, — тихо начал он. Анита… Суть… Суть в том, что ребенок начал осознавать себя как личность и беседовать с матерью. Телепатически.
— Что?!
— Вот именно… Учтите, я мало что знаю, она рассказывала об этом неохотно и невразумительно, каждое слово приходилось клещами вытягивать. Плохо спала, плакала, жаловалась, что не выдержит этого ужаса.
— Но могло…
— Нет, — сказал он. — Психиатр у нее ничего не нашел. Думаете, я сразу не подумал? И еще… Ребенок… он говорил с ней и обо мне и при этом приводил такие факты из жизни моих отца и деда, о которых Анита никак не могла знать. Это к нему могло попасть только от меня. Наследственная память, очевидно. Генетическая. Вот так… А она кричала, что не выдержит этого ужаса…
— Почему ужаса? — спросил я довольно глупо.
— Ну, нам с вами никогда не приходилось быть беременным, так что представить ее ощущения и страдания мы не сможем.
— Резонно, — сказал я. — А вы? Вы тоже считали, что это ужас?
— Нет. Может быть, потому что я наблюдал все со стороны, и мне, сами понимаете, было легче. Я категорически запретил ей делать аборт — когито, эрго… Он уже мыслил, он осознавал себя как личность, можете вы это понять? Я запретил. Она сделала. На меня что-то нашло, не мог совладать с собой… Я охотник, у меня был нарезной карабин…
— Получается, что она хладнокровно совершила убийство, вот ведь что, — сказал я. — Убийство мыслящего существа. Так ведь выходит?
— Да. Но и я совершил убийство. Разница только в том, что мое преступление предусмотрено уголовным кодексом, а ее преступление — нет…
— Ваш случай единственный, других не было?
— Не знаю.
— Кто такой Даниэль Регар?
— Не знаю, — сказал он, и я понял, что доверительный разговор кончился, что пошла ложь. И позвал: — Зипперлейн!
Зипперлейн вошел и хмуро спросил:
— Вы кончили?
— Кажется, да.
— Можно в таком случае задать вопрос? Тамп, что вы думаете об исчезновении трупа вашей жены?
— Что? — в один голос спросили мы с Тампом.
— Труп исчез из морга сегодня ночью, — сказал Зипперлейн. — Вот так…
— Ничего я не думаю, — сказал Тамп, и его лицо окаменело. — Лично у меня непробиваемое алиби — я сидел в камере…
Зипперлейн крикнул охранника. Тампа увели, комиссар двинулся было следом, но я задержал его.
— Комиссар, я сейчас напишу отношение… Тампа нужно немедленно отправить в столицу, в нашу резиндентуру.
— Ох, будут хлопоты… — покачал головой Зипперлейн. — Согласно существующему порядку ваше региональное управление должно обратиться в столичный…
— К черту, — прервал я его. — Город на чрезвычайном положении, вы не забыли? Обратитесь к начальнику тюрьмы, и чтобы Тамп через час ехал в столицу, под конвоем, понятно. И еще. Честно говоря, у меня чешутся руки немедленно взять вас под стражу, как лицо, злостно мешающее ходу следствия, умышленно скрывающее важные данные. Я не шучу! Я старше вас по званию, просьба не забывать, а вы в данную минуту мне подчинены. Как вы могли умолчать об аборте и исчезновении трупа?
Он посмотрел мне в глаза без всякого страха и смущения. Тихо сказал:
— Вы думаете, мы с нашими погонами и пистолетами можем стать на пути промысла божего?.. Мы…
Распахнулась дверь, и в камеру вошел молодой человек в штатском. Вошел — не то слово. Сей ладный мускулистый парень спортивно-полицейского облика не вошел, а бесшумно вплыл, медленно проплелся от двери к нам, именно проплелся невеликое расстояние в три шага, и бледен был как смерть. Он мельком глянул на меня, подал Зипперлейну какой-то синий бланк донельзя официального вида, вопреки уставу повернулся через правое плечо и покинул камеру, балансируя по невидимой жердочке. Дверь он оставил открытой.
Зипперлейн прочитал бумагу, побледнел и ватной куклой сел на табурет.
37 
