Последние отзывы

  24  

Поговорить нам не дали – на Софью Ивановну налетела толпа наших девчат, и она утонула в шелках, бархате и крепдешине, в которые нарядились несколько увядшие за годы самостоятельной жизни прелестницы.

– Бабы, они и есть бабы… – недовольно проворчал Плат, гневно поглядывая на молодых женщин. – Не дают солидным людям потолковать по душам…

– Марк, скажи пусть начинают. – Накрытые столы притягивали мой взгляд словно магнитом. – У меня в животе уже образовался полный вакуум.

– Кому что… – саркастически ухмыльнулся Маркузик. – Тебе нужно было взять тормозок.

Обжора.

– Здравствуйте, мальчики!

Мы обернулись на голос и увидели шикарную пару: он – в костюме по меньшей мере от Валентино, она – в таком дорогом прикиде, что я даже не мог представить, сколько стоит все это кружевное великолепие. На ее шее сверкал целый водопад бриллиантов, а ухоженные руки с неестественно длинными ногтями украшал добрый десяток колец и перстней неимоверной цены.

– Не узнаете? – Она жеманно улыбнулась.

– Еще чего… – буркнул Маркузик. – Привет, Сосиска.

Ее улыбка несколько потускнела, а я наконец сообразил, что за дивное чудо облагодетельствовало наш междусобойчик.

Это была Алена Карташова, по прозвищу Сосиска. Его она получила еще в первых классах за пламенную любовь к деликатесным и в те времена дефицитным изделиям из свиного фарша, которые ее папаша получал в обкомовском спецраспределителе и которые она жрала тайком от одноклассников, выполняя строгие предписания своей мамаши, вполне обоснованно опасающейся раскрыть смертельную тайну бытия коммунистических заправил города. Бедный Маркузик имел несчастье влюбиться в Алену, но уже в восьмом классе Сосиска смотрела на нас как на недоразвитых и гуляла только с такими же мажорами, как сама. Потому наш безутешный гений получил не только полный облом, но еще и звиздюлей от ухажеров Карташовой. Конечно же, такого надругательства над другом мы с Платом стерпеть не могли и в один прекрасный вечер устроили этим козлам маленький сабантуй, после чего нас пытались вычислите все менты города. Спасибо папаше Сереги, сумевшего, пользуясь своим служебным положением, увести следствие на ложный след. Иначе, несмотря на молодость, нам светило бы как минимум по пять лет – коммунистические хозяева страны считали себя и своих отпрысков неприкасаемыми и мстили инакомыслящим со свирепством и беспощадностью мафиозо из сицилианской "Коза ностра".

– Здравствуй, Алена, – с наигранным доброжелательством поприветствовал блистательную даму Плат, чтобы замять недружелюбный выпад Маркузика. – Это твой мэн? – спросил он, протягивая руку спутнику Карташовой.

– Плат, разуй глаза, – уверенным голосом произнес тот и, показав нам козырный золотой браслет, с силой тряхнул правицу Сереги.

– Мамочки… – У Плата глаза полезли на лоб. – Стеблов! Ей Богу не узнал. Богатым будешь…

– Уже не нужно, – снисходительно ухмыльнулся Стеблов. – Мне достаточно того, что у меня есть.

– Как же, как же, наслышаны… – Мне показалось, что Плат несколько растерялся. – Это твой "мерс" стоит возле школы?

– Ну… – Стеблов демонстративно поднял манжет рубашки и посмотрел на золотой "роллекс", украшенный бриллиантами. – Мне кажется, пора начинать. Иначе икра на столах протухнет. У нас народ без команды не может и шагу ступить.

– Так это твоими заботами на столах такое изобилие? – догадался Плат.

– Для старых друзей ничего не жалко, – снисходительно ответил Стеблов и бросил косой взгляд в мою сторону.

Он учился в параллельном классе. И так же, как Сосиска, принадлежал к семье городской элиты. Торговой элиты, которая в те времена рука об руку с партайгеноссе правила бал по все стране. Стеблова-старшего органы захомутали только в девяностом, хотя он, как злословил местный бомонд, и так переходил на свободе лишних десять лет. История его падения была проста, как выеденное яйцо: большие торговые боссы передрались на почве тогда еще тайного дележа госсобственности и поднятая по этой причине волна утопила самых жадных – тех, кто не поделился наворованным со следователями, занимающимися их темными делишками. Таких сквалыг на весь город оказалось всего четверо, в том числе и папаша Боба /сиречь, Володи/ Стеблова. Дали ему "червонец", но, похоже, зона его быстро образумила, и уже спустя два года после суда Стеблов-старший степенно разгуливал по улицам города под транспарантами с демократическими лозунгами, изображая из себя жертву коммунистического режима и вербуя сторонников для новой,

  24