очень нудно 
8 
И все было как встарь – по длинному коридору кружили нескончаемо «фланеры», взад-вперед, взад-вперед, часами. Пока доктор Терехов добрался до своего кабинетика, выслушал не менее десятка просьб выписать немедленно, но и к этому он ухитрился притерпеться за долгие годы, так что пропускал мимо ушей нытье, мольбы и заверения в полнейшем своем выздоровлении, наступившем этой самой ночью. Какое там выздоровление, ага…
Иногда ему приходило в голову, что он и его коллеги, леча, творят ужасающее зло. Потому что лишают пациента счастья. Вот, скажем, был у нас Тамерлан. И вовсе даже не буйный – всего-то навсего, взяв за локоток любого, отличавшегося монголоидными чертами лица, предлагал вступить в его железное войско, которое вскоре двинется на Москву. И сговорчиво удалялся, когда ему отказывали. Ну и что? Он был счастлив оттого, что он Тамерлан – а злые врачи усердно его этого счастья лишали медикаментами и задушевными беседами. И, между прочим, лишили в конце концов. Согласился бедняга с тем, что никакой он не Тамерлан, а натуральнейший Степан Гаврилович Боргояков – и ушел, вылеченный, в жестокий к слабым окружающий мир… но ведь не стал он счастливее, не стал, совсем наоборот!
Так что проблема, быть может, философская: что есть счастье? И допустимо ли лишать человека счастья, прикрываясь медицинскими канонами? Но пусть над этой проблемой терзается тот, кому больше платят. А психиатры обязаны делать свое…
Обосновавшись в кабинетике, он призвал пред свои грозны очи санитара Валеру, устрашающего на вид верзилу, страдавшего (на взгляд постороннего, но не на Валерин собственный, нота бене!) легкой формой олигофрении. Именно такие сплошь и рядом трудятся санитарами, а вы что думали? Такие-такие… Причем у Валеры есть свои плюсы: он исполнительный и добрый, пациентов не бьет, как иные уроды. Зато силен, как бульдозер, что в данной больничке жизненно необходимо. Это еще один минус психиатрии: ежели в других областях медицины масса очаровательных девочек-санитарочек (что с утилитарной точки зрения порой приводит к приятным коллизиям), то в психушке таковых не водится…
Он выслушал старательный доклад. Слава Аллаху, нынешняя ночь обошлась без происшествий: никаких обострений, никаких фиксаций, тишина и благодать. Тем лучше. Ни малейших препятствий к задуманному.
Он взял из стопки верхнюю карточку, приготовленную со вчера, мимолетно улыбнулся в предвкушении долгого и увлекательного поединка, и в этой радости не было ничего садистского, одна только законная гордость профессионала. И сказал:
– А давай-ка, Валерик, ко мне Кирьянова. В темпе.
Вот только на сей раз произошла странная, нетипичная заминка. Вместо того чтобы опрометью кинуться исполнять приказ, Валера затоптался, замялся, сделал над собой усилие и в конце концов пробубнил:
– Михал Михалыч, а вы его выписывать будете?
Терехов посмотрел на него с искренним любопытством, но легкое раздражение профессионально превозмог. И поинтересовался кратко:
– А что?
– Да так…
– А конкретнее?
– Да выписать бы его…
– С чего бы вдруг?
– Да так…
– Валерик, – сказал Терехов отработанным в общении с верзилой тоном, частью благодушным, частью приказным. – Ты меня загадками-то не бомби, у меня их и так полное отделение, ходячих и привязанных… В чем дело?
– Да ну… Штуки он разные делает… И днем тоже, но ночью чаще…
– Это какие?
– Не скажу. Вы меня лечить начнете, а я здоровый, честное слово, я ж не виноват, что он такое вытворяет…
– Что конкретно?
Валера прочно замолчал, пялясь в пол, и Терехов знал по опыту: коли уж принял детинушка такую вот позу и этакое вот выражение лица состроил, ничего от него более не добьешься. Неужели и впрямь пролечить придется?
– Ладно, – сказал он, подумав. – Давай Кирьянова.
Менее чем через минуту он получил заказанное. Пациент по фамилии Кирьянов опустился на хлипкий стул – вся мебель тут была ранешняя – с равнодушной покорностью судьбе.
Чересчур равнодушной, отметил про себя Терехов, и это свежее наблюдение легло в копилочку к множеству других.
И он упер локти на стол, переплел пальцы, при этом двумя большими подперев подбородок. Спросил без особой вкрадчивости:
– Не надоело вам у нас? Может, взять вас да и выписать, благо опасности для окружающих от вас никакой? – И бросил уже резче, напористей: – Ну что, выписываем?
«Ага! – торжествующе возопил он про себя. – Ах ты, сукин-распросукин кот! Ежишься! Ерзаешь!!!»
8 
