Последние отзывы

  26  

– Думаешь? – спросил Мазур с кривой улыбочкой.

– Не думаю, а знаю доподлинно, – отрезал Лаврик. – Хватит, соколик. Сворачивай дело, распускай неформальную команду, ложись на дно н а с о в с е м. Пока не поздно. Я тебе, конечно, не скажу ничего конкретного, ты меня знаешь... но, пользуясь абстракциями, могу заверить: ситуация вплотную подошла к той невеселой точке, когда достаточно тебе сделать шаг-другой в том же направлении, чтобы материал на тебя п о ш е л. Уясняешь?

– Не дурной, – сказал Мазур тихо.

– Приятно слышать... Кирилл, какие бы реформы над страной ни грохотали, к о н т о р а остается прежней – с теми же замашками, с той же хваткой, с теми же отчаянными молодыми майорами, желающими выслужиться на громком деле. Заметь, на р е а л ь н о м деле, а не дутом или сфабрикованном...

– Даже так?

– Я же говорю, дело обстоит хреново. П о к а я еще могу все замазать. Но скоро у меня такой возможности не будет. Меня здесь вообще не будет, стану заниматься в Европе совершенно другими делами... И напоследок хочу тебя вытащить... может быть, даже не ради тебя самого, а ради общего прошлого. Славного, что бы там ни говорили, прошлого.

– Ну что же, – медленно сказал Мазур. – Все это звучит чертовски убедительно. Но, по многолетней привычке перебирать все без исключения версии и варианты... могу с тем же успехом предположить, что ты мне врешь сейчас как сивый мерин. Что к тебе приперся наш общий друг Коленька Триколенко, простой, как три рубля, старомодный, как фитильный мушкет, рассказал тебе о моих делах, и вы договорились меня припугнуть, чтобы спасти от погружения в пучину порока... По-моему, э т а версия вполне имеет право на существование.

Лаврик молча встал, выпрямился. Лицо у него было бесстрастным, совершенно невозмутимым.

– Я искренне хочу тебя вытащить, – сказал он холодно, чеканя каждое слово, – и я нисколечко не ломаю комедию. Все обстоит именно так, как я говорил. И если ты этого не поймешь, жаль мне тебя… Откровенно говоря, мне совершенно наплевать на ту толстобрюхую сволочь, которую ты щ и п л е ш ь. Меня всю жизнь учили заправлять яйца в мясорубку исключительно тем, кто грешил в компании с врагом внешним. А потому меня совершенно не интересуют любые внутренние разборки. Но если ты заиграешься и тебя все же возьмут за хвост, – а так вскорости может произойти, – то ты, обормот, шлепнешь грязнющее пятно на к а с т у. На мундир. А этого лично мне категорически не хочется. И я тебе говорю совершенно серьезно: завяжи, пока не поздно... – Он коротко поклонился старинным офицерским поклоном. – Можешь не провожать. Дорогу найду, а дверь захлопнуть – дело нехитрое.

И вышел, прямой, как новехонький штык.

– Уписаться можно... – не без грусти пробормотал Мазур в пространство. – Сговорились вы, что ли...

Глава пятая

Дела пикантные

Ожидание затянулось, и надолго, но Мазур переносил его стоически – его давным-давно великолепно обучили ждать часами и сутками, проявляя при этом не больше эмоций и чувств, чем колода на обочине. Тем более что и условия в данный момент были прямо-таки царские: лето, уютный салон машины...

Потом – как это обычно бывает, совершенно неожиданно – во дворе показался классический черный «бумер», прославленный телеэкраном, остановился, заехав правыми колесами на пешеходную дорожку, и из него вылез товарищ Удав, которого Мазур моментально опознал по сбивчивому описанию Муслима. Все правильно, именно так подобный субъект и должен выглядеть: верзила с решительной рожей, на коей аршинными буквами выведено: клал я на всех с приветом и присвистом...

Мазур усмехнулся, глядя ему вслед. Он не сомневался, что этот тип не трус, не дурак и постоять за себя способен. Но, с другой стороны, за километр видно чрезвычайно самоуверенного субъекта, полагающего себя с а м ы м крутым в этой жизни. А подобные заблуждения уже не одного крутого придурка сгубили и будут губить, есть подозрения, до скончания времен…

Мазур посмотрел на часы, дал секундной стрелке сделать четыре оборота, решительно сказал:

– Пошли.

Они с Атаманом вылезли из машины и уверенной походкой старожилов, знающих здесь каждый уголок и каждую бродячую кошку, направились в вестибюль. Дом был не суперэлитный, но и, безусловно, не убогий, а потому в обширном и красивом вестибюле за полированным столом восседала особа предпенсионного возраста, именовавшаяся здесь по-европейски: консьержка, мать ее в рифму. Во всяком случае, в доме самого Мазура точно такая же грымза именно так и называлась, что ей очень нравилось: как-никак, не вульгарная совковая вахтерша...

  26