96 
– Возможно, – процедил д’Артаньян.
– Не будьте образцом пресловутого гасконского упрямства, – поморщился Винтер. – Нет никаких «возможно». Я прав. Когда война вот-вот разразится, когда трупы будут громоздиться сотнями и тысячами, какие последствия для меня будет иметь участие в убийстве изобличенного французского шпиона? Да и после войны – все войны когда-нибудь кончаются, понятно, – не возникнет особенных вопросов. Таковы уж законы войны – многое на нее можно списать…
– И что же вы хотите?
– Побуждения мои, оставляя в стороне дискуссионный вопрос о их чистоте, довольно несложны… – сказал Винтер непринужденно. – Я не один раз бывал во Франции, неплохо ее знаю. И хорошо знаю, что представляют собою младшие сыновья гасконских родов вроде вас, – вы бедны, как церковная мышь… О, не обижайтесь! Дело в том, что я, признаться по совести, немногим богаче вас. Разумеется, жалованье мое не в пример выше вашего, я комендант Дувра и занимаю еще несколько видных должностей, которые неплохо оплачиваются, у меня есть две-три выгодных аренды в виде доходов с парочки мест[25]. Но беда в том, что эти блага всецело опираются на расположение ко мне Бекингэма. Если он ко мне охладеет или с ним приключится что-то в силу тех самых традиций, я все потеряю, и мне, пожалуй, останется промышлять разбоем на большой дороге или податься в ландскнехты к какому-нибудь германскому князьку – это в том случае, если меня не отправят на плаху вслед за Бекингэмом или не прикончат ненароком за компанию с ним разъяренные пуритане… Одним словом, мое хрупкое благосостояние висит на волоске, и я достаточно умен и предусмотрителен, чтобы не полагаться всецело на переменчивую фортуну в лице герцога…
На этот раз усмехнулся д’Артаньян:
– Вы не намерены ли через мое посредство предложить свои услуги кардиналу Ришелье?
– Я думал об этом, – серьезно сказал Винтер. – Но, во-первых, доход с этого предприятия будет не столь уж велик, а во-вторых, всегда есть опасность разоблачения. В некоторых отношениях наши традиционные казни еще похуже ваших. А впрочем, нет особой разницы, разорвут тебя лошадьми или сожгут у тебя перед глазами твои же собственные внутренности, прежде чем повесить… Нет уж, служба кардиналу меня не прельщает, выгода мала, а риск велик… У меня есть не в пример более лакомый кусочек. Наследство моего безвременно скончавшегося брата.
– Ах, вот оно что… Но у него же есть законные наследники – вдова вашего брата и ее сын…
– В том-то и оно, любезный д’Артаньян, в том-то и оно… – протянул Винтер, и его лицо стало невероятно жестким. – Наши английские законы порой вопиюще несправедливы. Ну какое право имеет эта женщина и ее отпрыск на земли, золото и титулы?
– Право жены и сына.
– Глупейшее право, должен вам сказать. Почему это право передается женщине, случайным образом вошедшей в его жизнь, а не тому человеку, который вырос в этих имениях? Человеку, рожденному от тех же славных предков, что и мой брат? Почему владеть всем будут сторонние люди? – Он говорил словно в горячечном бреду, захлебываясь и торопясь, и не сразу овладел собой. – Почему, д’Артаньян? Эту глупейшую ситуацию еще не поздно исправить… И вы должны мне помочь.
– Я? С какой стати?
– Вы – ее любовник, и не вздумайте отпираться, – сказал Винтер.
– Черт побери, а если даже и так, вам-то какое дело? – воскликнул д’Артаньян. – Это даже не прелюбодеяние, потому что она вдова. Если это грех, я отвечу перед богом – но вы-то тут с какого боку, черт вас побери? У вас нет никакого права меня осуждать, и ее тоже…
– Экий вы горячий! – усмехнулся Винтер. – Сущий гасконец… Да успокойтесь, я вовсе не собираюсь вас осуждать, она очаровательное создание, и по-мужски я вас вполне понимаю…
Кое-какие изменения в его лице о многом сказали д’Артаньяну, и он уверенно воскликнул:
– Вы, конечно же, пытались… Но она вам отказала!
– Ну и что? Естественно, что прежде всего я хотел испробовать самый простой и бескровный метод, никому не причиняющий ущерба… У нас нет законов, запрещающих жениться на вдове покойного брата, – как и во Франции, насколько мне известно. Вы правы, она меня отвергла…
– Смерть вашего брата, я слышал, была чрезвычайно странной… – сказал д’Артаньян, пытливо следя за лицом собеседника.
Тот форменным образом передернулся:
– Да какое вам дело? Врачи признали его смерть следствием неизвестной заразы. Если это удовлетворило английские власти, то вам и вовсе глупо совать нос в это давнее дело…
96 
