74 
Должно быть, снега намело почти в три фута высотой.
«Это неестественно, Возлюбленная», — прозвенел у меня в голове голос Богини.
Знаю! — громко произнесла я в затихшей ночи, — В Оклахоме никогда не бывает столько снега.
«А все потому, что в этот мир вошло нечто неестественное. Здесь замешано истинное зло».
Слова Богини пронзили меня страхом как острые осколки.
Нуада, — Имя прозвучало как ругательство.
«Ты должна его остановить».
Что! — взвизгнула я. — Как же я его остановлю?!
«Ты должна, Возлюбленная. Ты единственная, кто справится».
Но как? В Партолоне я знала, как надо действовать, только потому, что меня окружали люди, понимавшие в магии. Они мне помогали. Меня поддерживала ты!
«Ты не веришь в себя, моя Возлюбленная, — Я встревожилась, услышав, что божественный голос в моей голове начал затихать, — Положись на свою интуицию».
Нет! Не уходи! — запаниковала я, — Я не знаю, что делать!
«Тебя направят древние, как и шаман этого мира».
Эпона! — завопила я, — Какие древние? Какой шаман?
«Помни! — Голос звучал очень слабо, и мне приходилось напрягаться, чтобы разобрать последние слова, — Ты Избранная Богини».
Эпона сказала это и растаяла как туман.
Я села в кровати, хватая ртом воздух, спустила ноги и чуть ли не спрыгнула на пол.
Черт! Вот тебе и вернулась в Оклахому!.. Казалось бы, все должно идти нормально. Оклахома всегда была абсолютно спокойной, приземленной, даже скучной. Боже, как мне не хватало старой доброй оклахомской скуки, — пробормотала я своему тусклому отражению в зеркале, висящем над комодом, пошарила в верхнем ящике, выхватила пару ношеных джинсов, уютную домашнюю фуфайку и толстые носки — Но нет! Вместо этого ты оказываешься беременной, напуганной. Кругом снежный буран, а тебя преследует какой-то кретинский монстр, — продолжала я разговор сама с собой, — К тому же ты умираешь с голоду.
Я открыла дверь, заткнулась и на цыпочках отправилась на кухню. Богиня свидетельница, заснуть мне все равно не удалось бы, а перспектива отведать яичницу- болтунью с тостом и беконом показалась вдруг невероятно заманчивой. Я хорошо ориентировалась в потемках, запустила руку в ящик, который у нас звался обжорой — там хранилась всякая всячина, — и поискала спички, чтобы зажечь керосиновую лампу, неизменно стоявшую на кухонном столе.
А вот и ты, — прошептала я, нащупав коробок.
Могла бы не беспокоиться. Кажется, твой отец оставил спички рядом с лампой, — Голос Клинта так меня напугал, что я чуть не описалась.
Проклятье, Клинт! Какого черта ты здесь сидишь в темноте?
Не успел он ответить, как я зажгла спичку. Фриман подносил ко рту кружку, когда золотистое пламя осветило его лицо.
Почему ты ничего не сказал? Я здорово напугалась.
Ты вошла с таким серьезным видом, словно выполняла какое-то задание. Я решил затаиться и не путаться у тебя под ногами.
Ха, — недовольно буркнула я, зажгла лампу, поправив фитилек так, что углы кухни осветились дрожащим светом, повернулась спиной к Клинту и начала доставать из холодильника яйца и другие продукты, — Почему не спишь?
А ты почему? — парировал он. — После того, что ты пережила всего за два дня, мне казалось, что тебе надо спать как убитой.
Я спала, — уклончиво отозвалась я, продолжая доставать из шкафчиков банки и сковородки.
Ты что, опять летала куда-то во сне? — мягко поинтересовался Клинт.
Да, — бросила я, не оборачиваясь.
Снова видела Клан-Финтана?
Нет, — ответила я, проверила газовое пламя и распределила на сковородке большую порцию бекона. — На этот раз я просто полетала вокруг храма и коротко побеседовала с Эпоной, — Я бросила на него взгляд через плечо. — Яичницы с беконом хватит на всех. Только не говори, что не голоден.
Готов есть твою стряпню хоть каждый день, — Глаза его блеснули так ярко, что я поспешила потупиться, — Что сказала тебе Богиня?
Сейчас вспомню, — ответила я, небрежно разбив яйца в миску, — Дай подумать. Зло на свободе. Нуаду следует остановить. Помогут древние и шаман. Мне надо верить самой себе, — сказала я и принялась оголтело взбивать яйца. — Только я обычно предпочитаю избегать зла и не знаю, как остановить Нуаду. А еще я не знаю никаких древних, никакого шамана. Я твердо убеждена только в одном: здесь для меня все теперь чужое.
Только сейчас я поняла, что боролась со слезами, и разозлилась еще больше.
74 
