Он отдал мне один пуховик, снова полез в глубокую темную кладовку и достал с верхней полки что-то черное, тяжелое, судя по звуку, металлическое. Я услышала щелчок, с которым обойма вошла в рукоять пистолета.
Клинт почувствовал на себе мой взгляд и медленно обернулся.
Обещай, что не станешь этого делать, — как неживая произнесла я.
Он засомневался, пытливо вгляделся в мои глаза:
Я не вынесу, если ты ее убьешь, — От одной этой мысли сердце было готово выскочить из груди.
Клянусь, что не пролью ни капли ее крови, — нараспев, словно заклинание, произнес Фриман.
Воздух вокруг нас дрогнул так, словно пересмешник забил крыльями.
На секунду я ощутила чье-то невидимое присутствие и торжественно проговорила:
Спасибо, Клинт.
Одевайся и пошли.
Он убрал пистолет в черную нейлоновую кобуру, висевшую у него на поясе. Клинт пристегнул ее весьма ловко, одним движением, говорившим о том, что вооружался он не впервые.
Я застегнула молнию куртки, надела перчатки, шапку и сказала чересчур громким голосом:
Готова.
Помни, я буду всегда любить тебя, Шаннон, девочка моя. Где бы ты ни находилась.
Он крепко поцеловал меня, затем открыл дверь. Мы шагнули в мертвую тишину утра и тут же увязли в глубоком снегу. Нам пришлось прилагать немалые усилия, чтобы двигаться. Мы будто шли по воде. Пышные мягкие снежинки смешались со льдом и превратились в колючие шарики. Ветра не было. Эти твердые кристаллики быстро забарабанили по нашим шапкам и плечам, покрыли их гладкой пленкой. Я с облегчением вздохнула, когда мы забрались в гущу леса. Здесь огромные ветви, пусть и голые во время зимней спячки плотно переплелись друг с другом, защищая нас от ненастья.
Еще меня порадовало, что деревья тут же зашептали свои приветствия:
«Добро пожаловать, Возлюбленная Богини!»
«Привет, Эпона!»
«Здравствуй, Избранная»!
Тропа расширилась. Я смогла идти рядом с Клинтом и обвила его руку своей.
Что, деревья снова с тобой разговаривают? — улыбнулся он, глядя на меня сверху вниз.
Ты тоже их слышишь?
Нет, — ответил он, придерживая ветвь, чтобы она не шмякнула меня по лицу, а я провела по ней пальцами, наслаждаясь теплом, просочившимся сквозь перчатки. — Лес говорит со мной по-другому.
Нам предстояла долгая дорога, и мое любопытство взяло свое.
Клинт, ты говорил, что всегда любил лес, туристи- ческиее походы и все такое прочее. — Тут я мысленно сплюнула, — Но ты так и не рассказал, как почувствовал единение с лесом. Как обнаружил, что способен черпать энергию у деревьев, если они с тобой не разговаривают?
Клинт глубоко вздохнул, стал вдруг напряженным и замкнутым. Я распутала наши руки, пожала ему пальцы и с мольбой потянула за рукав.
Пожалуйста, расскажи. Мне нужно понять.
Он еще раз вздохнул и наконец пожал мне руку в ответ.
Что ж, Шаннон, девочка моя, мне не хотелось бы об этом говорить, но тебе все-таки следует знать.
Я вопросительно подняла брови, опасаясь, как бы он не передумал из-за моей излишней болтливости.
— После аварии я провалялся в госпитале около полугода. Потом была реабилитация, которая, как мне казалось, длилась целую вечность. Друзья, поначалу регулярно навещавшие меня, постепенно стали приходить все реже, да и то всякий раз нервничали, словно им были неприятны эти посещения. — Он тихо рассмеялся, — Черт, я их не винил. Кому захочется возиться с инвалидом в госпитале? Прошло еще какое-то время, и я остался один.
— А как же твоя семья, родители, братья и сестры?
Они живут во Флориде.
А подружка? — Я постаралась не скрипнуть зубами.
Была у меня одна, но мне сразу стало ясно, что Джинджер интересовали свидания с пилотом истребителя, а не со сломленным бывшим летчиком.
Я посмотрела на Клинта и чуть не расхохоталась вслух. Высокий и стройный — полная противоположность всему сломленному. С другой стороны, что можно ожидать от женщины по имени Джинджер? Сами подумайте.
А бывшая жена? Разве она не прибежала, шмыгая носом? — Даже на мой собственный взгляд, я говорила как законченная стерва, везде сующая свой нос.
Разумеется!.. Даже сына привезла в госпиталь, — печально улыбнулся он. — Я подумал, что она решила проявить доброту, но очень скоро стало очевидным, что ей нравились шумиха и всеобщее внимание. Пятнадцать минут моей славы истекли. Больше я жены не видел.