Глава восемнадцатая

Приглашение на танец, или Продолжение следует…

Даше уже третий час адски хотелось миндальной настойки, хоть это питье и напоминает по запаху цианистый калий (все равно она цианистого калия в жизни не обоняла). Увы, в преддверии возвращения начальства такую роскошь, как сладкая настоечка, нипочем нельзя было себе позволить.

– Даша, анекдот рассказать? – уныло предложил Славка.

– Сама расскажу, – ответила она еще более уныло. – Жил-был барабанщик, а через год умер.

– Чего?

– Классику читать надо, – сказала Даша. Она сидела на подоконнике, качала ногой и старательно поглядывала в окно – не покажутся ли «Волги» Дронова и Воловикова, отправившихся на квартиру Паленого.

– «Война и мир»?

– Швейк, дубина…

Крутая банкирша Казмина к одиннадцати утра без проволочек явилась на опознание, во время коего, надо отдать ей должное, держалась так хладнокровно, словно перед ней были не дохлые сатанисты, а уцененные акции. Житенева она не опознала, зато в Паленом без особых колебаний признала незнакомца из подъезда. И заявила, что живой он выглядел непохожим, а вот теперь, как ни странно – в точности такой же. Что ж, со свидетелями такое случалось не впервые. Даша обиняками заговорила с ней о художнике. Казмина охотно подтвердила, что не раз конфликтовала с этим алкашом-собаконенавистником, но всякий раз обливала его презрением и тут же забывала о столь ничтожном человечишке – а если когда-нибудь и припугнула банковскими охранниками, что в том плохого, если такую угрозу серьезный деловой человек никогда не станет приводить в исполнение, когда речь идет о противнике в весе мухи? И величественно отбыла.

Часа через два наконец-то отловили ветреную Анжелику – на квартире одной из школьных подруг. Тезка знаменитой маркизы особенными угрызениями совести не терзалась, объяснив, что пустилась в бега, потому что ей надоели и некурящая Надька, благо срок контракта, в общем, истек, и Даша с ее вопросами. Нахально глядя в глаза, девчонка твердила, что ни к кому советоваться не ездила, «хвост» сбила исключительно с целью избавиться от Даши, а метод этот вычитала в каком-то романе. Уличить ее во лжи, увы, не представлялось возможным.

В морг она идти категорически не хотела, пришлось пригрозить, что Даша начнет вдумчивую разработку Анжеликиных работодателей и до предела затруднит дальнейшие попытки подкалымить на ниве эротического маскарада. Кое-как девчонку уговорили, вызвав мамашу и наплетя той сорок бочек арестантов. Житенева Анжелика не опознала – но, едва глянув на Паленого, заявила, что это был именно он, что узнала его еще в прошлый раз, когда для опознания предъявляли живого, но побоялась – еще зарежет. И такое со свидетелями случалось не впервые. Отправив ее в полуобморочном состоянии домой в сопровождении расстроенной мамаши, Даша вернулась к себе в кабинет, где пришлось предаться самому угнетающему безделью.

Вновь царило тягостное молчание. Вся компания была в сборе: широкоплечий белобрысый Славка, смахивающий на стопроцентного ольховского «пехотинца»; брюнет Толик, похожий статью и усиками на лихого белогвардейского поручика; Серега-Косильщик с идеально неброской физиономией. Группа по особо важным делам маялась вовсе не от обиды (хотя и обида присутствовала) – очень уж тягостно было сидеть бедными родственниками и в полном неведении дожидаться финала. По крайней мере, Славка с Толей держались твердого убеждения, что это финал, и на квартире у Паленого непременно отыщутся заключительные улики, с маньяками, как подсказывает отечественный и мировой опыт, так и бывает – жуткие сувенирчики, вырезки из газет… Даша к ним примыкала (процентов на семьдесят, если возможна такая математика). Один Косильщик прочно окопался в диссидентах со своей версией «совершенно постороннего убийцы», но обосновать версию не мог, напряжение было такое, что дискуссии и споры давно прекратились (а сам Косильщик, что ни четверть часа, срывался и убегал в телетайпную узнать, не пришел ли из Томска ответ на Дашин запрос).

  116