— Добра? С какой стати мне быть доброй?
Зазвонил гостиничный телефон. Неодобрительно покачивая головой, Памела ответила.
— Памела, это помощник мистера Фоста, Джеймс, — услышала она мужской голос.
— О да… Привет, Джеймс.
Сердце Памелы упало. Уже ведь наступило утро понедельника… И предполагалось, что сегодня она начнет работу, именно этим утром. А она вообще забыла и о работе, и о мистере Э.Д. Фосте…
— Я хотел напомнить, что Роберт на машине будет ждать вас у входа во «Дворец Цезаря» ровно через тридцать минут.
— Спасибо, что позвонили, Джеймс. Конечно, я буду готова.
— Прекрасно! Мистер Фост ждет не дождется, когда начнутся работы в его вилле.
Памела произнесла что-то вежливо-бессмысленное и повесила трубку. Она посмотрела на Аполлона и Артемиду, наблюдавших за ней.
— Я должна отправиться на работу, — сказала она.
— Разумеется… в дом того писателя. Того, который желает иметь римские бани и фонтан, — кивнул Аполлон.
— Да, он уже выслал за мной машину. — Памела посмотрела в зеркало и скривилась; вид у нее был просто ужасный. — У меня ровно тридцать минут. Я должна быть готова.
Она быстро направилась к спальне.
— Отлично! — воскликнула Артемида. — И куда мы отправляемся?
Памела резко остановилась.
— Мы никуда не отправляемся.
— Ну, я совершенно не намерена сидеть тут, в этой хибаре. Тут чудовищно скучно.
— Ну, вы уж точно не поедете со мной. — Памела передразнила царственный тон богини.
Артемида прищурилась.
— Не забывай, с кем говоришь, смертная!
Памела уперла руки в бока и вскинула голову.
— Слушай, богиня ты или нет, тебе следует научиться быть не такой сучкой. И можешь грозить мне чем угодно! — Она показала на золотую монету, висевшую на ее шее. — Сам Аполлон поклялся, что будет защищать меня.
Она услышала, как бог света хихикнул, но не пожелала посмотреть в его сторону.
— Так что оставайся здесь, закажи что-нибудь в номер, поставь диск с каким-нибудь фильмом, пошарь в Интернете… ну, или еще чем-нибудь займись. Ох, черт!… Когда я вернусь, я придумаю, что с вами обоими делать.
— Памела…
Голос Аполлона остановил ее на пороге спальни.
— Мы могли бы помочь тебе, — сказал он.
— Помочь в чем?
— Я мог бы убедить этого Фоста построить настоящие римские купальни. А… — Он чуть заметно улыбнулся. — А Артемида могла бы убедить его использовать ее как модель для статуи в центре фонтана.
Памела с большим сомнением глянула на Артемиду.
— Веками мужчины поклонялись моим прекрасным изображениям, — небрежно бросила Охотница. — Они постоянно влюблялись в меня.
— Наверное, это потому, что они видели только твои портреты и статуи; они понятия не имели, каково это — очутиться с тобой рядом.
Артемида открыла рот, чтобы рявкнуть на Памелу, но Аполлон перебил ее:
— Моя сестра даст слово быть вежливой.
— И не подумаю!
Фост — современный аэд, и он хочет, чтобы статуя на его фонтане изображала Бахуса. Подумай, какие истории он может сочинить, чтобы прославить бога вина, — сказал Аполлон сестре.
— Эту жирную жабу не будут прославлять в современном мире! — заявила Артемида.
Аполлон пожал плечами.
— Все зависит от тебя.
Богиня откашлялась и неохотно посмотрела на Памелу.
— Я обещаю, что буду вежливой. Сегодня.
— Ну, не знаю…
— Прошу, Памела, — сказал Аполлон. — Разреши мне доказать, что я сегодня такой же, как вчера, и ничуть не изменился. Бог Аполлон и смертный Фебус — один и тот же мужчина!
Памеле не следовало соглашаться. Она прекрасно знала, что не следовало. Она не хотела быть любимой богом. Но ей нравилось все, что происходило между ними до того, как Фебус вдруг превратился во всемогущего бессмертного. Ей хотелось, чтобы Фебус вернулся…
— Хорошо, — внезапно решилась она. — Только надо купить тебе рубашку.
Она посмотрела на Артемиду.
— Ну, хотя бы ты одета более или менее… Мы можем сказать, что это нечто вроде стилизации. В общем… посидите здесь, я быстро.
Она закрыла за собой дверь спальни и прижалась к ней лбом. Он был Аполлоном. Внутри Памелы все перевернулось, когда она наконец осознала это. Ее возлюбленный оказался греческим богом Аполлоном. Он жил бесконечно долго. В его честь воздвигнуто множество храмов. Его воспевали поэты и музыканты. Его руки, что гладили все ее тело, были теми самыми руками, которые принесли в Древний мир музыку… И он сказал, что любит ее. Памела прижала к губам дрожащую ладонь, внезапно охваченная потрясением, недоверием и благоговением.