Последние отзывы

  161  

– Изменишь – узнаешь, – мрачно сообщил Мазур.

– С кем? – Она тоскливо огляделась. – Одни «индиос», и все мои платья – в Барралоче... Алькальда, что ли, совратить?

– Вот тогда я тебя точно зарежу, девушка из общества, – сказал Мазур.

На крыльце, похоже, обо всем договорились. Кацуба похлопал индейца по плечу, что тот перенес с брезгливой невозмутимостью, подошел к ним:

– Порядок. На рассвете уплываем. Оружия у нас столько, что одного «винчестера» можно безболезненно лишиться.

– А что ты ему сказал? – спросил Мазур.

– Да чистую правду, – ухмыльнулся Кацуба. – Не всю, разумеется... Сказал, что там, на Чукумано, – наши враги, которых мы, не исключено, будем резать. Иначе нас могут зарезать первыми. Наш новый друг сеньор Бокаси это воспринял абсолютно спокойно: прекрасно вписывается в его мировоззрение и систему философских взглядов. Врагов, понятное дело, надо резать, пока они тебя первыми не зарезали. Одно уточнение: резать вместе с нами наших врагов он не собирается – это мол, наше личное дело. Но, я думаю, и без него обойдемся, а? Главное, проведет к самым озерам... Пошли за вещами? Я так прикидываю, нужно разбить палатки поблизости от данного домика: чтобы народец видел Бокаси под охраной слуг правопорядка и не решился бы на самодеятельность, а то без проводника оставят, черти...

...Ночи в этих местах стояли прохладные, но в их крохотной палатке было тепло, холода они не чувствовали, расслабленно прильнув друг к другу, обнаженные, опустошенные. Скомканное легкое одеяло валялось в углу, сквозь проемы, затянутые тончайшей москитной сеткой, просачивались непривычные для Мазура запахи здешней деревенской ночи: пахнет травой, землей, животными, но как-то и н а ч е, незнакомо...

Голова Ольги лежала у него на груди, и он вдруг ощутил хотя и мгновенный, как выстрел, но жуткий, парализующий, неодолимый страх – снова показалось, что все это ему чудится. В с е.

Виноват был земляк, черт его подери, питерский поэт Шефнер. Мазуру как-то попалось на глаза его стихотворение, короткое, быть может, не являвшее собою творческую вершину, но по сути своей жуткое. Шефнер однажды задался вопросом: а не причудились ли ему последние десятилетия жизни, не есть ли это на самом деле молниеносный предсмертный бред умирающего на Второй мировой солдата?

Когда Мазуру было тридцать, вирш этот он бегло прочитал и забыл. В сорок – вспомнил, перечитал и содрогнулся. Стареющие мужики подвержены всевозможным иррациональным страхам. Доктор Лымарь как-то заявил, что такую вот, с позволения сказать, поэзию следует безжалостно изничтожать, поскольку с его, Лымаря, профессиональной точки зрения это не что иное, как учебное пособие для начинающего шизофреника, создающее почву для заскока, который попросту невозможно опровергнуть какими бы то ни было логическими, рассудочными аргументами. Он даже в очередной из своих запоев собрался было разыскать поэта Шефнера и поговорить по душам, но потом как-то рассосалось...

Словом, иногда, крайне редко, в минуту особенной тоски и усталости, прошивал этот пронзительный, щемящий страх. Конечно, всерьез он во все это не верил и, безусловно, далек был от любых проявлений сумасшествия, но как быть, если однажды тебя бросает в пот от мысли: а что, если погоня все-таки догнала, и на самом деле ты валяешься сейчас где-нибудь в саванне, глаза тускнеют, холодеет тело, поисковая группа еще осторожничает, приближаются не спеша, держа наготове автоматы, удерживая рвущихся с поводков овчарок, но передний видит, что с тобой все кончено, и подает остальным ободряющий знак? Только угасающий мозг еще работает с невероятной быстротой, и в доли секунды тебе снятся д е с я т к и лет жизни, со всеми деталями и подробностями, с запахами, звуками и ощущениями, с новыми встречами и расставаниями, достижениями и провалами...

Ольга пошевелилась, примостилась уютнее.

– Слушай, – сказал Мазур. – Что, собственно, они от тебя хотели? Виктория и компания? Не было времени подумать, а сейчас вот вспоминаю п о к а д р о в о... Они на нас сразу махнули рукой, за тебя взялись со всем старанием...

– Да пустяки, – сказала Ольга, не поднимая головы. – Эти идиоты, знаешь ли, заодно с доном Себастьяно вынесли смертный приговор и мне. По поводу все того же ультиматума. Я тогда тоже была в телестудии, вместе комментировали эпохальное послание, да вдобавок я с их точки зрения распоследняя империалистка, потому что отказываюсь передать свое состояние на нужды революции... У меня дома тоже где-то валяется такая же писулька, однотипная той, что Авила держит в рамочке на стене.

  161