Джай растерянно поглядел на горца.
– Он что – серьезно?
Тот наклонился и потрепал кошака по загривку.
– До сих пор шутник из него был неважный.
– Да, но это зашло слишком далеко! Все, хватит, я с места не тронусь, пока он все нам не объяснит! – Парень демонстративно остановился и скрестил руки на груди.
– По-моему, он только этого и ждет. – Телега проехала, и ЭрТар поспешил найти жреца взглядом. К счастью, тот не попытался шмыгнуть в какой-нибудь переулочек, зато успел обогнать парней на несколько шагов.
– И сам не тронусь, и его не пущу! – воинственно уточнил белобрысый.
Горец возвел глаза к небу – не столько ожидая увидеть там согласного с ним радка или на худой конец Иггра, сколько привлеченный стуком ставен.
– Хэй-най, посреди улицы такие разговоры не ведут! – ЭрТар схватил Джая за локоть и сдернул с места прежде, чем над ним перевернули помойное ведро. – Давай сперва из города выйдем.
– А вдруг он найдет здесь других жрецов? – Знак свыше несколько остудил пыл белобрысого.
– Так мы же их и ищем, ннэ? – не понял горец.
– Это он их ищет! И лишние свидетели им не нужны! – Джай выразительно чиркнул ладонью по горлу.
– На твоем месте меня беспокоило бы другое.
– А?
– Например, вон тот лысый толстяк в мешке, который так на нас пялится, словно мы у него что-то стащили. Он тебе никого не напоминает, э?
Вопрос был риторическим, однако Джай все равно оглянулся и понял, что обокраденный йер напоминает ему племенного быка, мимо которого ведут корову в охоте.
***
– Стойте, мерзавцы!!! – У Фимия наконец прорезался голос, хриплый и одновременно писклявый от возмущения.
Ворюги вздрогнули и заозирались по сторонам, но несколько разлетевшихся в щебень булыжников отбили у них охоту к пробежкам. Собственная могучесть приободрила Фимия, и голос обрел надлежащую крепость и свирепость. Йер вскочил с лавки и в охотничьем азарте полез через низенький островерхий заборчик, огораживающий едальню.
– Ну я вам сейчас по…
– В чем дело, брат? – Голос был вежливым и холодным, как если бы Фимия окликнула сосулька с крыши, интересуясь, желает ли он, чтобы она воткнулась ему в голову, или поспешит проскочить мимо.
У йера нехорошо кольнуло в боку, а потом и между ног – заборчик оказался малопригоден для оседлывания. Возле парней, невесть откуда и когда появившись, стоял человек в его мантии… то есть в похожей на его мантию. Заткнутая за пояс плеть недвусмысленно выскалилась на Фимия, когда тот, забывшись, протянул к ней руку. Нет, он явно обознался! Ни один йер не станет унижаться до кражи поношенного одеяния, в то время как может с легкостью заработать на новое за пару дней.
– Эти люди с тобой, брат мой? – заискивающе поинтересовался Фимий, пытаясь слезть со злополучной оградки хоть в какую-нибудь сторону. Высота штакетника была как раз такова, что толстый йер касался земли носками обеих ног, но перебросить одну из них через край никак не мог.
– Да. – Из-под капюшона виднелись только тонкий нос, бледные губы да пряди седых волос. У ног незнакомца злобно шипел здоровенный дымчатый кошак. – Это моя обережь.
Фимию смутно припомнилось, что татуировка на плече белобрысого действительно была красного цвета, но тогда он не стал вглядываться, почему-то решив, что имеет дело с мясником.
– Ну… тогда… э-э-э…
– Ой! – Обережник округлил глаза и расплылся в широкой счастливой улыбке. – Да это же тот святой человек, что не дал мне утонуть! Простите, господин Взывающий, я вас в этом тря… одежде не узнал, думал, полоумный какой орет!
Незнакомый йер поднял голову, и глаза его Фимию тоже не понравились. Служитель Темного, как пить дать!
– Спасибо, что спас моего слугу, брат. Он рассказал, как доблестно ты ринулся за ним в пучину.
Обережники одновременно раскашлялись. Горцу вообще стало так худо, что он отвернулся от Фимия и согнулся пополам.
– Чем я могу отблагодарить тебя за это беспримерное деяние? – Судя по интонации седого, этим вопросом его благодарность и ограничивалась. К тому же у йеров было не принято брать друг с друга деньги: либо не оказывай услуг, либо расплачивайся ими же[36].
Фимий задумался. Досада и подозрения, оставшиеся насчет чахоточных обережников, уравновешивались природной осторожностью. То бишь йеру безумно хотелось что-нибудь урвать, но он не знал, с какой стороны к этому пирогу подступиться.
И тут его осенило.