Едальня работала до последнего клиента, и только потому в ее окнах еще светились огоньки. И то лишь с одного края: бережливый хозяин задул лампы на пустующей части залы.
– Не пускаем уже-е-е, – зевнул сидящий на крыльце вышибала, напоследок лязгнув челюстями, как цепной пес. – Завтра приходи.
Брент на ощупь стянул с браслета одну бусину, за что перед ним не только распахнули дверь, но и услужливо ее придержали. Кажется, деньга была серебряной, но для жреца это не имело значения. Он и есть-то не хотел, просто в какой-то момент осознал, что у него подгибаются ноги от голода и усталости.
Поиски оказались безуспешными. Жрец обшарил все селище (а оно было мало того что большим, так еще и раскиданным по долинке, от двора до двора порой по пять минут ходьбы) и торговую стоянку, но ничего не выходил. В преддверии ярмарки народу на улицах, несмотря на глухую ночь, поубавилось только недавно. Да, бродяг видели многие. Да, у них был грудной ребенок. Или даже два, Темный их, вшивых, знает. Куда пошли? Куда-то туда… или вон туда…
Хозяин позднему посетителю не обрадовался, но и гнать не стал: засидевшаяся компания все равно не спешила освобождать стол.
– Только щи и пшеничная каша остались, холодные, – скучающе сообщил он. – Греть не буду, угли уже прогорели.
– Мне все равно. – Брент положил в расплатную чашечку пару бусин. – И попить чего-нибудь.
– Вы уж извините, господин хороший, – хозяин метко плюнул на пятно на стойке и стал с нажимом тереть его тряпкой, – но у нас с утра свадьбу гуляли, почти все кружки на счастье переколотили. Только шесть штук и осталось, вон у той оравы в углу по кругу ходят. Если выпросите одну…
Брент неловко повернулся, задев котомкой стул, и в ней что-то глухо звякнуло. Жрец сунул руку, пощупал.
– У меня своя.
Хозяин ревниво пригляделся – не больше ли положенной? – сгреб кружку за ручку и нырнул под стойку, к стоящей на полу бочке.
– Нынче у нас не скваш, а загляденье, – не утерпев, похвастался он. – Давно уже такого не удавалось. Будто сам Темный туда плюнул[47].
Брент никак не отреагировал на этот сомнительный комплимент, хотя жрец-то как раз мог порассказать, с чего вдруг сусло так пышно забродило.
Слегка обиженный хозяин тоскливо покосился на бессовестную компанию, заказавшую сразу бочонок скваша и теперь неспешно его цедившую, и, принеся жрецу тарелки, занялся заточкой ножей, полукругом разложив их перед собой на стойке.
Быстро поев, Брент безо всякой надежды на успех поинтересовался:
– Скажите, к вам недавно бродяги не заходили? Несколько человек, с младенцем.
– А что, знакомые ваши? – насторожился хозяин.
– Нет.
– Ну-ну. А то тут у нас какая-то сволочь, – мужик выразительно провел ножом по оселку, – корову у кузнеца свела. Ух, он и злой…
Жрец отмолчался.
– Может, они и у вас чего сперли? – глянув на его мрачное лицо, предположил хозяин.
– Может.
– Видел я их, еще до заката, – смягчился мужик. – Насчет работы спрашивали, только на кой мне в заведении их грязные лапы? Отправил к брату пни корчевать, он как раз поле расширяет. Это до конца улицы и по тропе налево, под самым бором. Да там издалека видно, бревна кучами лежат и пахота свежая…
Неужели наконец повезло?! Брент, позабыв про недопитый скваш, начал вставать из-за стола, но тут за дверью послышался оживленный гомон и в едальню ворвался чернявый мужичок, уже слегка пьяненький и с порванным воротом.
– Слыхали? – с порога выпалил он. – Приезжий йер тваребожцев изловил!
***
Отобранный у доносчика голубок пришелся весьма кстати: Архайн отправил Глашатаям последние известия и провел на карте очередную линию, отсекая еще один кусок Царствия, где Твари точно не было.
Кольцо замкнулась. Осталось только подождать, пока оно не стянется до удавки на шее беглянки. Прорваться за тайное оцепление из созванных со всего Царствия йеров у нее шансов не было.
Если весь предыдущий день Приближенный и обережь гнали без передыху, спеша выбраться из Приграничья, то после поимки тваребожцев сделали привал на часок-другой и дальше пошли спокойным шагом. Останавливаться в Больших Ячменях на ночлег Архайн не пожелал – ему до смерти надоели как вонючие селищанские избы, так и дикоцветье, а в Лесье был храм, по благовонной тишине которого йер неожиданно для себя успел соскучиться. К тому же у него была еще одна зацепка, подкинутая случайно подслушанным на улице разговором, и интуитивная уверенность, что в этом селище им уже искать нечего…