Последние отзывы

  114  

Вскоре Саюшкин брел в воде по колени. Она уже не бежала, а лежала перед ним как стекло из обсидиана, оживающее, когда он переставлял ноги. Страх вместе с неожиданным удушьем цепко схватили вора за горло, и Леха едва не закричал благим матом. Но тут откуда-то сбоку, из очередного ответвления, потянуло свежестью, и он пошел на ветерок, совершенно не соображая, что делает.

Здесь ход был поуже. Но он поднимался наверх! Будь Саюшкин в состоянии бежать, он рванул бы вперед заячьим скоком. Но пол под ногами был илистым, встречалось много битого кирпича, и Леха, придавив свое ретивое, шел осторожно, будто по болоту.

Ход вывел его в галерею. Она оказалась просторной и сухой. Наверное, галерея была более поздней постройки, потому что ее стены сложили из грубого кирпича темнокоричневого цвета. С одной стороны галереи – напротив овального зева хода – виднелись глубокие стрельчатые ниши. В одной что-то забелело в глубине, и вор, в котором совсем некстати проснулся кладоискатель, сунул туда рука и вытащил какой-то сферический предмет.

На него глядел череп. Освещенный лучом фонарика, он ехидно скалил зубы и, как показалось совсем потерявшему голову Лехе, подмигивал пустой глазницей.

Коротко вскрикнув, Саюшкин в ужасе швырнул свою находку обратно, и припустил вперед галопом. Но бежал он недолго. Дорогу ему перекрыл достаточно свежий завал.

Леха не стал его разбирать, а повернул обратно. Теперь он шел, стараясь не глядеть на ниши, но глаза словно кто-то поворачивал в ту сторону, притом с помощью грубого ворота. У него от борьбы с самим собой даже глазные мышцы начали болеть.

По галерее Саюшкин шел, как ему показалось, очень долго. Он настолько устал, что не выдержал и сел передохнуть. Вору край нужно было потушить фонарик, чтобы поберечь и так слабые батарейки, но у него не хватало смелости. Из-за черепа Леха боялся остаться в полной темноте. Он боялся – и ничего не мог с собой поделать. Такое случилось с ним впервые.

Тогда Саюшкин зажег свечу. И удивительное дело: запах горячего парафина и волны мягкого света, которые побежали по мрачным стенам подземелья, расширяя пространство, неожиданно подействовали на него как успокоительное. Он расслабился, перевел дух, и в конечном итоге снова обрел способность здраво мыслить.

Леха пошарил на груди, нашел дешевый крестик на тоненькой цепочке с нержавеющей стали, и крепко сжал его в кулаке. Он купил его нечаянно, на хорошем подпитии, у какойто тетки, которая утверждала, что крестик освящен в церкви.

В принципе Саюшкин не верил ни в Бога, ни в черта, но никогда и не отвергал религиозные постулаты. Он был достаточно начитан, а потому известное выражение "Богу – богово, а кесарю – кесарево" толковал совершенно прямолинейно, без всяких сносок, лишь с поправкой на время и свою "специальность". Единственное, в чем Леха был тверд, как кремень, так это во мнении, что ни в церкви, ни возле нее воровать нельзя.

Грешно.

Но сейчас, сидя на холодном полу подземелья, которое могло и не иметь выхода, Саюшкин вдруг почувствовал в груди какое-то непонятное томление. Что-то доброе, светлое рвалось наружу, взламывая окостеневшую скорлупу души, и свеча от этого разгоралась все ярче и ярче.

Склонив голову набок, Леха с удивлением и замешательством прислушивался к этому совершенно новому, неизвестному чувству, будто оно рождалось не у него, а у кого-то постороннего. Пальцы сами сложились щепотью, и Саюшкин, совершенно не осознавая, что делает, три раза истово перекрестился…

Наверное, он на некоторое время задремал. Очнулся Леха от полудремы-полузабытья мгновенно, будто его кто-то толкнул. Свеча почти догорела, и в ее неверном, колеблющемся свете вор увидел, что пол перед ним как-то странно шевелится и загорается крохотными искорками.

Озадаченный непонятным явлением, Саюшкин тупо смотрел на мельтешащие серые тени.

И только когда в оголенную ногу повыше лодыжки впились острые зубы, он заорал от боли, вскочил, и, включив фонарик, принялся пинать ногами, словно заправский футболист, больших длиннохвостых крыс.

Отвратительные твари разбежались. Но, судя по шороху в темноте, не очень далеко.

Много ли их там? – гадал Леха, дрожа как осиновый лист. Он столько рассказов наслышался от знакомых бомжей о городских крысах, что мог написать на эту тему научный труд.

Эта напасть в полной мере проявилась в городе вместе с демократией. Нет, крысы и раньше плодились. Даже коммунисты, при всей их железной воле и настойчивости, не смогли за годы советской власти окончательно решить этот животрепещущий вопрос. Но все-таки крысиное поголовье в годы торжества социализма значительно уменьшилось и ушло в подполье, действуя в основном по ночам, бандитскими наскоками.

  114