Последние отзывы

  22  

Сын был уже явно на пределе, а мать гордо, подобно каменной статуе, возвышалась между крепкими мужчинами в белом, и все трое, казалось, набирались сил перед неизбежным поединком.

Старый боевой конь из Восточной Пруссии, опытный, закаленный тяготами марафонской гонки через ледяные торосы и снежные равнины (во всяком случае, именно этот образ представился Тойеру), фрау Лейдиг тем не менее понимала, что одной физической силой тут не взять.

— Дорогие сограждане, я тут стою, потому что мой сын… — Она замолчала, подыскивая слова, и эта пауза не могла длиться вечно.

— Она меня доконает, — прошептал Лейдиг. — И почему она не убила меня еще в своей утробе? Я больше так не могу…

— Тогда вы просто ступайте с нами, — шепнула Ильдирим и взяла беднягу под руку. — Мы все равно собираемся где-нибудь поужинать.

Лейдиг покорно кивнул. Совсем некстати в памяти Тойера всплыли первые строки знаменитого хита:

• Потерял я свое сердце в Гейдельберге,
• летней ночью, над величавой рекой…

Гаупткомиссару вспомнился тот, давний Гейдельберг, когда по Главной улице еще ходил транспорт, даже грохотал трамвай… Демонстрации протеста против подорожания проезда, нарастание напряженности, водометы на улицах. Странное было время. Дискуссии на телеэкране о том, грозит ли государству опасность, когда пара дюжин молодых людей громит банки. Зернистые черно-белые фотографии добропорядочных граждан, требовавших смертной казни для террористов, радостно, с улыбкой требовавших… Нет, дело его не отпускало.

Лейдиг не был голоден, и они сначала заглянули в кафе «Буркхард». Старший гаупткомиссар пропустил под кофе с молоком вторую порцию ликера на травах. По его черепной коробке разлилось приятное тепло, мозг опушился нежнейшими волосками.

— Еще не знаю, что мне делать с освободившимся временем, — размышлял вслух Лейдиг.

Будто доказывая, что наконец-то стал взрослым, он мучился над бокалом рислинга, разбавленного минералкой. От шоколада, обильно сдобренного сливками, на верхней губе Ильдирим остались маленькие усики; Тойер нашел их прелестными и не стал о них говорить.

— Квартира, что мне делать с квартирой? Она слишком велика для меня, тем более что я наконец-то вышвырну из нее темно-зеленую конструкцию из полок со встроенной узкой детской кроватью. Да что там вышвырну! Я разрублю ее топором и сожгу…

Тойер, сонно моргая, посмотрел на бурую деревянную обшивку стен, потом повернул голову вправо и окинул взглядом нижний конец улицы. Будто по заказу, там появились они, персонажи Старого города. Вон тот, в желтых сабо, маленький старьевщик, и тот, кто разговаривал как доктор, а сам держал оружейную лавку… Сейчас они прошествуют мимо, а потом снова посыплется снег. Можно будет пройтись в полонезе вокруг церкви Святого Духа, увидеть с противоположной ее стороны огромную летающую конструкцию, созданную безумным профессором, который жил на склоне горы в готической вилле, и полететь на ней в бескрайнее космическое пространство. Гаупткомиссар представил себе, как он отделяется от толпы веселых курпфальцских дураков. Куда же их занесло? На какую-то пустынную планету, где лишь серая пыль и никаких красок. Небо тоже серое, разумеется, ведь никаких красок нет, в том числе черной и белой, вообще никаких красок, только смесь из любви, правды, жизни и вечности.

Оказывается, он чуточку задремал. Сделав над собой усилие, он подозрительно взглянул на своих спутников. Ильдирим и Лейдиг что-то оживленно обсуждали, так что все в порядке, можно размышлять дальше. Ему снова вспомнились бурные семидесятые годы. Пильц-Мюллер-Шустер, коллектив безумцев, бездарный Пильц, примкнувший к нему, чтобы проявить себя хоть там. А может, его соблазнили выкладки новых марксистов и он захотел вовремя оказаться на нужной стороне — Че на рубашке и Блох на книжной полке. Тойер симпатизировал тем людям, хотя, когда поступал соответствующий приказ, арестовывал их. Не исключено, что Пильц тоже попадался ему в те годы, хотя, конечно, теперь этого уже не припомнить.

Неужели пастор убил девчонку — из-за того, что занимался с нею блудом? Ведь они этого даже не проверили. Возможно, их представление о церковной морали было не самым верным? Картинки снова сменились, он опять очутился в вечности, один, он что-то отыскивал в своих карманах, потом бросил, ведь можно поискать завтра, через сто, через миллион лет. Он вскрикнул…

  22