4

Воскресенье прошло тихо и спокойно, у четырех сыщиков даже постепенно закралось подозрение, что они малость перестарались в своем служебном рвении. Судебные медики поддерживали версию преступления с применением насилия. Роня приняла большую дозу снотворного. По их мнению, она очень быстро отключилась. Невероятно, чтобы она могла в таком состоянии перелезть через заграждение.

— Все они баловались дурью! — проорал Хафнер. — Те же Баадер, Энслин. Поглядите-ка на Малера, теперь он вместе с нацистами. А ведь такие вещи не делаются без наркоты. — Разглагольствуя, Хафнер так часто прикладывался к своему «флахману», что Тойеру невольно пришло на ум определение «беспробудно».

Лейдиг, чьи руки летали над клавиатурой компьютера почти как у пианиста, торжествующе объявил:

— Вот, шеф, мы получили психологическое заключение на нашего нового знакомого. Составлено в семидесятые, когда Пильц, он же Шустер, был объявлен в розыск. «Один из глашатаев крайних левых в Гейдельберге, студент-социолог Конрад Шустер, в шестидесятые годы бежал при драматических обстоятельствах из Потсдама в Западный Берлин. С тех пор им владело парадоксальное состояние духа: если уж ему удалось под огнем пограничников перейти через границу восточного сектора целым и невредимым, самые трудные задачи стали казаться ему решаемыми, все дело лишь в желании и соответствующем настрое. Он нередко балансировал на грани мании величия. С другой стороны, бегство на Запад не принесло ему желаемого успеха. Прежде всего, ему не удавалось преодолеть страх перед экзаменами, ведь успешно выдержанный экзамен — тоже своего рода переход через границу, и кто знает, что его ждало по ту сторону, что, наконец, гнало его в объятия СКП».

— Там написано, как он потерял клешни? — поинтересовался Хафнер. — Что, неужели из страха перед экзаменами он сгрыз ногти вместе с руками?

— Да, тут у меня все есть, — Штерн помахал пожелтевшим документом, напечатанным еще на матричном принтере.

Начало девяностых, машинально отметил Тойер.

— «В 1974 году Шустер решил перейти на нелегальное положение, точнее говоря, отправился на Ближний Восток перенимать опыт. По свидетельству очевидцев, он проявлял во время обучения отчаянную храбрость; с другой стороны, лень мешала ему доводить всякое начатое конкретное дело до конца».

Тойер кивнул:

— Раздвоение личности, заключение говорит именно о нем.

— «Он убил без приказа сотрудника немецкого посольства в Бейруте, вместо того чтобы просто вести за ним слежку, и попал таким образом в поле зрения полиции. Но его хозяева не успели привлечь Шустера к ответу за этот проступок — по неосторожности он поджег взрывчатку и лишился рук. Благодаря этому он избежал ликвидации, однако его отправили в ГДР. Там началось его новое существование под фальшивым именем».

— Мюллер, — захохотал Хафнер. — Мюллер! Вот убожество.

— «Впрочем, никаких привилегий он там не получил, поскольку когда-то сбежал на Запад». — Штерн опустил распечатку. — После объединения Германии его в конце концов разоблачили. Невзирая на увечье, он получил свои пятнадцать лет и, вероятно, был отпущен досрочно, прошлым летом.

Лейдиг потряс головой:

— Но убийца все-таки не он. Скажи еще, что он вор-карманник.

Тойер просто не желал верить, что Пильц вне подозрений. Почему ему не верилось? Из старческого упрямства? Телефонный звонок оторвал его от тяжких раздумий.

Шел снег. Такое зрелище способно было настроить на романтический и уютный лад даже самую черную душу. Белые хлопья плясали вокруг старинных готических фронтонов, ребятишки с ликующими воплями носились по узким улочкам.

На Хейлиг-Гейстштрассе коллеги-полицейские выставили заграждение. Значит, он подходил к месту происшествия, как всегда, последним из своей группы. Впрочем, ему осталось преодолеть еще одно препятствие: Зельтманн собственной персоной стоял возле бело-красной пластиковой ленты и пытался сдерживать быстро увеличивавшуюся толпу зевак.

— Господин Тойер, боже правый, что же это такое? Где вы были, позвольте задать вам такой нескромный вопрос!

— Я ведь уже здесь, — буркнул старший гаупткомиссар и стал грубо проталкиваться сквозь толпу.

— Семнадцать минут, целых семнадцать минут вы шли сюда, хотя этот путь можно проделать и за четырнадцать минут, — заверещал директор полиции. — Я предупреждаю вас — мое терпение не безгранично! Скоро оно лопнет!

  16