очень нудно 
10 
Интересовала бабку мазь от прострела (меньше надо подглядывать в замочные скважины, по улицам она носилась как молоденькая!), и я, открыв шкафчик с готовыми снадобьями, мстительно выбрала самую сомнительную баночку. За это время пронырливая Шалиска успела сунуть нос на две полки, в сундук с травами и даже заглянуть под лежанку для осмотра больных. Вряд ли она на самом деле рассчитывала обнаружить там мужчину и наконец-то осчастливить местных кумушек байками о моей личной жизни в рабочее время, но инстинкты матерой сплетницы были неистребимы.
Когда я обернулась (звериный слух ничем не хуже глаз на затылке), бабка уже снова сидела на лавочке, чинно сложив сухонькие руки на обтянутых юбкой и передником коленях. Болтать она, кстати, не прекращала ни на секунду, надеясь, что я потеряю бдительность и тоже ей что-нибудь расскажу.
– ...а нелюдев энтих в городе нонче куда ни плюнь, понабежали из своих гор, чисто клопы с тараканами, скоро и вовсе людей выживут, охти, горюшко-о-о... – С завываниями покачавшись из стороны в сторону, бабка внезапно остановилась и совершенно нормальным, деловитым голосом спросила: – А знаешь, что они сами говорят?
В этом вся Шалиска. Вызвать на откровенность, участливо поойкать и покивать, а за спиной наговорить гадостей. Кстати, гномов и троллей в Выселке с каждым днем и в самом деле становилось всё больше, но вели они себя очень скромно, селясь по родичам и не гнушаясь никакой работой.
– Нет, – покорно сказала я, прекрасно зная, что положительный ответ Шалиска всё равно в расчет не примет, полагая, что ее версия самая точная и правдивая.
– Будто бы завялося в ихних краях эдакое ма-а-ахонькое страховидло с горбиком, и как увидит гнома – вцепится аки пиявка, кряхтит да охает и нипочем не отстанет, покуда всю кровь не испортит! А в нашем городе, дескать, энтая... их... ик... икхолохическая ниша уже занята, вот оно сюда носа и не кажет!
Я прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Похоже, гном бабке подвернулся проницательный и с чувством юмора. Представляю, с каким серьезным видом он втолковывал ей эту чушь.
– Как будто ельфоф нам по соседству мало, – продолжала бубнить старая кочерыжка. – Шастають по улицам, как по свому лесу, даже тетиву с луков не сымают... скоро орки прям на конях посередь города скакать будут, а там и вомперы налетят, чесноку им в глаз...
Отделаться от Шалиски можно было только одним способом (вообще-то двумя, но куда потом девать труп?!).
– А вы не знаете, – как бы между прочим поинтересовалась я, – что там с утра за драка возле ратуши была?
Кто его знает, может, и была. Место оживленное, раз в день хоть собаки да сцепятся. Бабка Шалиска заглотнула наживку, как дракон девственницу.
– Ну, пойду я, пожалуй, деточка, – засуетилась она, пряча баночку и с кряхтением извлекая из кошеля самую потертую монету. – А то сама знаешь – дома не прибрано, корова не доена, свиньи не кормлены, кто ж, кроме меня, позаботится...
Лапоточки назло всем прострелам (разве что из арбалета попробовать?) бодро засеменили к двери. Я аккуратно пересыпала содержимое ступки в маленький холщовый мешочек и выглянула в окно. Бедная корова, несчастные свинки...
За порогом меня встретила мокрая тряпка, тщательно расстеленная по полу. Пожав плечами, я вытерла ноги. Вряд ли маленький паршивец успел выкопать под ней ловчую яму.
Кухня пугала чистотой. Все чашки-миски, даже треснутые, рядком выстроились на посудной полке, перемытые до блеска. Отскобленная печь сменила цвет с черного на кирпично-рыжий, паучьи махры под потолком исчезли. Колдун мирно спал, а парнишка сидел на полу, привалившись спиной к постели, и читал какую-то потрепанную книжонку. Он и сам успел вымыться, простирнуть одежонку и остричь грязные ногти. Длинные космы превратились в аккуратный льняной хвостик.
На скрип двери он встрепенулся, торопливо сунул книгу под одеяло и вскочил.
– Ну-ну, – скептически бросила я, на ходу расстегивая кожушок, – а хлебом-солью почему у порога не встречаешь? На, встряхни и повесь.
Открыла дверь в комнату, окинула наметанным взглядом, принюхалась. Нет, не заходил. Ну и я тогда могу не торопиться. Подсела к столу, устало откинулась на спинку стула. Лень было вставать, снимать сапоги, готовить... Может, пожевать хлеба с салом и завалиться спать?
Вернулся парнишка с отряхнутым кожухом. Повесил на крючок, погремел ухватом в печи и так же молча шлепнул передо мной дымящуюся тарелку с каким-то месивом, серым и комковатым. Прямо как разносчик в доме призрения.
10 
