Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
66 
«Готов, гад!» – вздохнул с облегчением Степан и, стряхнув комья земли с груди и ног, сел.
Вечерело. Поле боя кое-где еще дымилось – догорали танки. Странная, пугающая тишина зависла над перелесками, где совсем недавно бушевал огненный вихрь.
Кучмин с трудом поднялся на ноги и, пошатываясь, побрел к траншее; споткнулся, упал на кучу вывороченного взрывом чернозема и уже на четвереньках сполз вниз.
– Кирюша… Кирилл! – потряс он за плечо пулеметчика; боец, склонившись на щиток «максима», казалось, спал. – Очнись, это я, Степан! Ну не молчи ты!..
«Мертв… Как же это так, а? Убит… Нету больше Кирюши… А остальные? Где остальные?!»
– Ребята! Братцы! – Степан начал пробираться по обвалившейся траншее. – Товарищ лейтенант! Где вы? Есть кто-нибудь живой?! Кто-нибудь!..
Поле, заваленное окровавленными телами солдат и догорающей техникой, не ответило даже стоном, таким естественным в этом царстве смерти…
Ночь застала Кучмина в лесу. Линия фронта была где-то неподалеку; редкие орудийные залпы тревожили ночную тишину, будили надежду. «Дойду…» – засыпая, думал Степан…
«Чирулик! Чирулик! Чиу, чиу…» Какая-то ранняя птичка разбудила Кучмина; все еще во власти сна, он потянулся, сел – и тут же снова распластался на земле.
– Какого черта, Ганс, ты сюда забрался?! – послышался чей-то недовольный фальцет.
– Поближе к дровам, Отто… – отвечал хрипловатый басок.
Это были немцы. Степан Кучмин, который до войны жил под Ростовом и учился в школе вместе с детьми немцев-колонистов, свободно владел немецким языком.
Потянуло дымком и ароматом горячей еды. Сглотнув голодную слюну, Степан потянул к себе за ремень винтовку и, раздвинув густой кустарник, высунул голову из неглубокой ложбинки, где провел ночь.
На поляне дымила немецкая походная кухня. Коренастый краснолицый повар в белом переднике помешивал длинной поварешкой в котле; его помощник, повесив мундир и винтовку на сук, подбрасывал поленья в печурку. Худой прыщеватый ефрейтор сидел под дубом и, зажав между колен котелок, нехотя ковырял в нем ложкой.
Зло прищурив глаза, Степан вскинул винтовку и прицелился в ефрейтора; спусковой крючок податливо шевельнулся… и Кучмин оторвался от приклада. Затаил дыхание и, стараясь не шуметь, он тихо сполз на дно ложбинки.
«Дурак! – выругал себя Степан. – Жить надоело… Ну, ничего, мы еще покувыркаемся…»
Из глубины леса послышались голоса, треск сушняка, и на поляну, оживленно переговариваясь, вышли немецкие солдаты, человек двадцать. Степан не стал медлить: выбирая места, где трава погуще, он пополз в чащобу, подальше от поляны.
И наткнулся на замаскированный бронетранспортер. Чуть поодаль, тоже хорошо укрытые маскировочными сетками, пучками свежескошенной травы и ветками орешника, стояли крытые брезентом грузовики, несколько легких танков и мотоциклы.
«Влип…», – холодея, подумал Кучмин: блуждая по ночному лесу, он не заметил, как забрался в расположение моторизованной гитлеровской части. Пришлось возвращаться в ту же ложбинку. Укрывшись листьями папоротника, Степан затаился, с тревогой прислушиваясь к голосам немецких солдат, которые завтракали на поляне.
День казался бесконечным. Степан с тоской поглядывал на просветы между кудрявыми ветками, ожидая наступления ночи. Дразнящие запахи кухни вызывали голодный спазм.
Тогда Кучмин принялся выкапывать ножом корни папоротника. Степан знал, что они вполне съедобны…
Солнце уже исчезло за горизонтом, когда окружавшие Степана заросли пришли в движение: затрещали мотоциклы, залязгали гусеницы танков, вонючий дым выхлопных газов пополз по лесу.
Вскоре вместе с сумерками в лес пришла тишина.
В эту ночь Степан Кучмин шел почти без привалов. Ориентиром ему служила артиллерийская канонада, которая не утихала ни на минуту, – отзвуки ночного боя.
Небольшой лесной хуторок вынырнул из густого предутреннего тумана совершенно неожиданно; не веря глазам, Степан даже потрогал шершавые стены рубленой бани, которая стояла на берегу ручья. От бани вела поросшая травой тропинка, которая упиралась в крыльцо добротного дома с резными ставнями и кованым петушком на коньке крыши; позади дома виднелись хозяйственные постройки.
Хуторок был оставлен недавно. Выломанная входная дверь дома, огрызки снеди на столе и яркие обертки от немецких концентратов свидетельствовали, что здесь хозяйничали гитлеровцы. В поисках еды Степан обшарил все закутки дома и сараи, но нашел только с десяток ржаных сухарей на загнетке печи да несколько сгнивших наполовину картофелин в погребе.
66 
