Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
41 
Ласкину повезло; он только ушиб колено и расцарапал в кровь лицо.
– Схлопотал? – едко спросил Кузьма. – Ну как, заметил рога у фрицов? Хе-хе… Это они вам дали по рогам… с прицепом. Специально ради вас, придурков, фрицы завтрак отложили. И не боятся, что кофий остынет.
– Ну, паразиты! – взъярился Ласкин, передернул затвор и принялся стрелять в сторону немцев.
Выстрелы затрещали по всей траншее; обозленные донельзя таким «горячим» приемом со стороны гитлеровцев, вновь прибывшие не жалели патронов. Ответили и немцы – возле траншеи начали рваться мины.
Перестрелка разгоралась все больше и больше. Гитлеровцы встревожились не на шутку. Обычно в условиях обороны передний край безмолвен, за исключением редких одиночных выстрелов или пулеметных очередей, выпущенных в основном для острастки, а тут такая пальба. Уж не хотят ли русские пойти в наступление?
Вдруг из немецких траншей выскочили автоматчики и бросились вперед. Похоже, и среди них были горячие головы. А может, немцы просто замерзли и решили таким образом согреться. За считанные минуты они преодолели нейтральную полосу и обрушились на опешивших новобранцев…
Ласкин опомнился только во второй траншее.
– Как же так, а, Кузьма? – растерянно спрашивал он Ситникова.
Прислонившись спиной к стенке траншеи, его кореш жадно дышал широко открытым ртом.
– Ну что ты молчишь?! Стыдно-то как…
Ласкин закрыл лицо руками и медленно опустился на дно траншеи.
– Стыдно, – кивнул головой Кузьма. – Но с другой стороны мы живы остались. А кому-то не повезло… Вот только беда, что вещмешки с НЗ фрицам достались. Когда еще шамовку нам подвезут…
– Вещмешки, говоришь? – вскочил Ласкин. – Жалко стало харч? Эх! Нам поверили, а мы… Как шелупонь распоследняя!
Неожиданно Ласкин в каком-то сверхъестественном порыве вскарабкался на бруствер и закричал:
– Братва! Бей фашистскую сволочь! Ура-а!
Мгновенно освирепевший Кузьма, не раздумывая, выбрался из траншеи и побежал вслед за Ласкиным. Крики «ура», яростный свист всколыхнули передовую – пополнение в едином порыве устремилось на немцев. В траншее закипел рукопашный бой.
Ласкин вцепился мертвой хваткой в горло здоровенному детине и, рыча от злости, катался по дну траншеи. Кузьма орудовал штыком, как вилами на сенокосной страде. Но вот автоматной очередью раздробило приклад его винтовки, и он, отбросив изуродованное оружие, пустил в ход свои здоровенные кулачищи.
Немецкий унтер-офицер подскочил к Ласкину, который уже оседлал обессилевшего противника, и взмахнул ножом, но ударить не успел – кулак Кузьмы попал ему в челюсть, и гитлеровец, как подкошенный, рухнул на землю.
– Крендель, век буду помнить! – Ласкин подхватился и бросился под ноги еще одному немцу, который пытался вскарабкаться на бруствер.
Повалил и, словно ветряная мельница, заработал кулаками:
– Вот тебе, сука, – дранг! Вот тебе, пидор, – нах! Вот тебе, фашистская шавка, – остен! Получи! Мать твою…
Уцелевшие после контратаки пополнения немцы бежали без оглядки. Возбужденные, радостные бойцы окружили пятерых пленных, которые, затравленно глядя на них, сбились в кучу, словно овцы на бойне.
«А я его как влимонил!.. А он мне, падло, подножку! Нет, думаю, шалишь!..» – «Ну я его тогда штыком…» – «Вот присветил, паразит, фриц коцаный, небо с копейку показалось. Ха-ха-ха!» – «У тебя что… Вот мне под дых как двинул, гад, думал, кони брошу. Хорошо, вцепился за муде. Ох, и завертелся он, ох, и заскулил!» – «За что схватил? Ха-ха-ха!»
Шутки, смех, бравада… и горечь первых утрат.
В начале ноября штрафную роту, в которой служили Ласкин и Ситников, перебросили на другой участок фронта. Там разворачивалась подготовка к расширению плацдарма возле поселка Невская Дубравка.
По Черной речке шла шуга.
– Пошевеливайтесь! Быстрее, быстрее! – поторапливал ротный.
Солдаты с опаской ощупывали посеченные осколками борта шлюпки, кое-где пробитые навылет; сквозь пробоины, кое-как законопаченные тряпками и деревянными пробками, сочилась забортная вода.
– Поше-ел!
Тяжело нагруженная шлюпка вильнула в сторону, накренилась, но тут же выровнялась. Зашлепали весла, и вскоре, обогнув последний поворот протоки, она вошла в Неву.
Густой серый дым висел над рекой. Ласкин закашлялся, ругнулся.
– Ничего, – подбодрил бойцов командир отделения. – Стерпится, зато фриц нас не видит. Взвод химзащиты старается, дымовую завесу поставили.
41 
