ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ШАНТАРСК И ВЕНА

Как сплошь и рядом случается в нашей жизни, всё произошло неожиданно. В тот самый момент, когда Бестужев вплотную озаботился приобретением билета до Шантарска и прочими хлопотами, неизбежно связанными с отъездом, в его гостиничном номере появился штабс-капитан со значком Николаевской военной академии.

— Господин ротмистр? Имею поручение доставить вас в Генеральный штаб по крайне серьёзному вопросу.

Что тут поделаешь? Пришлось снимать партикулярное платье и надевать военный мундир — кадровому офицеру от подобного приглашения отказываться как-то не пристало…

Ехали не в экипаже, в автомобиле. Штабс-капитан изо всех сил старался занимать Бестужева беседой о всевозможных пустяках, не имеющих никакого отношения к службе. Однако Бестужев, не новичок в своём ремесле, очень быстро понял, что молодой штабе сам ни малейшего интереса к разговору не испытывает. Вообще не испытывает ни расположения, ни неприязни: ему просто-напросто приказали, очевидно, быть во время поездки крайне любезным. И, что гораздо более интересно, штабс, судя по бросаемым украдкой любопытным взглядам, совершенно не представляет, зачем везёт жандармского ротмистра в Генеральный штаб. Учитывая всё это, Бестужев поддерживал светскую беседу, разумеется, — но формально, из чистой вежливости, как и его собеседник.

В Генеральном штабе он оказался впервые. Длиннейшие коридоры, высокие потолки… Во всем прочем — обычнейшее военное учреждение, в котором без лишней спешки идет налаженная работа: деловитые офицеры, стук пишущих машинок, сразу опознаваемые командированные. Разве что, учитывая специфику учреждения, на каждом шагу видишь то соответствующие аксельбанты, то значки Николаевской академии.

Хозяином кабинета, в который его провел штабс-капитан и после короткого рапорта исчез, как призрак, оказался довольно молодой, никак не старше сорока, генерал-майор со значком Николаевской академии и полудюжиной наград, неопровержимо свидетельствовавших, что их обладатель бывал на поле боя, где проявил себя не худшим образом.

Там же сидели ещё двое. Генерал, судя по императорским вензелям на погонах, принадлежавший к свите его величества, был гораздо старше хозяина кабинета, лет этак пятидесяти с лишком, но выглядел бодрым и жизнерадостным: румяный, плотный и крепенький, как гриб-боровичок, с густой, короткой, аккуратно расчесанной и благоухающей вежеталем бородкой. Наград на его безукоризненном кителе красовалось, пожалуй, раза в три больше, чем у генерал-майора, причем половина иностранные — однако ни одной боевой Бестужев наметанным глазом среди них не высмотрел. По его первоначальным впечатлениям, это был типичнейший свитский байбак. Непонятно, зачем им военная форма...

Третьим оказался штатский, средних лет, осанистый, с густой бородой, напомнившей Бестужеву сибирские купеческие, университетским значком на сером сюртуке и Анной на шее. Пока что Бестужев не гадал о причинах странного вызова, предпочитая ждать объяснений, но поневоле отметил одно: компания в кабинете подобралась какая-то, как бы это выразиться точнее, странноватая. Они плохо сочетались друг с другом: Генерального штаба генерал-майор, несомненно, с боевым прошлым, классический свитский тыловой увалень и штатский учёного вида…

— Алексей Воинович? Прошу садиться, — сказал хозяин кабинета с безукоризненной вежливостью, присущей всем обитателям данного учреждения. — Вы, кажется, курите? Прошу без церемоний, вот пепельница. Позвольте представиться: Аверьянов Николай Донатович, можно без чинов. Имею честь представлять на данном совещании управление второго генерал-квартирмейстера Главного штаба. Разъяснения, думается, не нужны?

  10