Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
43 
– Что, в двадцать первом веке? – спросил Мазур.
– В этих краях, Степаныч, век не двадцать первый, а вообще непонятно который. Подозреваю, никаких веков тут и нет – одна беспросветная азиатчина. Я ж говорю – самая беспредельная окраина державы, первобытные люди во всей красе... Я пойду с Томкой почирикаю, а ты тем временем заговори зубы Галине – мол, возникла у любящего папаши срочная необходимость в присутствии родимой доченьки... Наплети что-нибудь, ты же обаятельный... Галина, хоть и кандидат наук, в нынешней жизни разбирается еще хуже, чем я в буржуазной лженауке кибернетике. Полагает, что мы с Папой – шантарские бизнесмены и не более того. Ты уж ее не разубеждай, к чему советскому человеку в голову пихать лишние сложности? Он и так перестройкой ушиблен, будто поленом по тыкве. С ним надо, как с дитем неразумным...
– Пожалуй, – сказал Мазур озабоченно.
И направился следом за археологичкой, державшей путь прямехонько в палатку Буряковского. Вошел следом. Там, ясное дело, ничего не изменилось: бородатенький, живописно разметавшись пузом вверх, храпел с переливами и присвистом. С первого взгляда понятно, даже интеллигентке советской закваски, что будить его бесполезно.
– Это, знаете ли, надолго... – сказал Мазур тоном знатока.
– Сама знаю, – уныло огрызнулась она. – Научена долгим опытом общения... Что же теперь делать? Я боюсь, правда... Они же могут опять нагрянуть... Ни милиции, ни властей поблизости не доищешься. В первый раз со мной такое, а ведь сколько сезонов в поле отработала...
– По-моему, вам бы самое время свернуть лагерь и уехать, – сказал Мазур искренне. – Сдается мне, что шофер кругом прав: в таких ситуациях нужен пулемет. А пулемета у вас нет.
– Откуда?
– Вот то-то. Что вас сюда вообще принесло?
– Как вы не понимаете? Чагатайская культура, курганы хызырского периода, почти не изученные... – Она безнадежно махнула рукой. – Впрочем, вас ведь это наверняка, простите, не трогает, у вас интересы другие. Видела я вашу машину... Где вам понять, что такое для науки хызырский период...
Мазур мягко спросил:
– А вы, простите, знаете разницу меж литоралью и абиссалью[1]?
– Понятия не имею, – сказала она устало. – Говорю же, в ваших новорусских делах не разбираюсь совершенно – брокеры эти ваши, дилеры, литораль, абиссаль... – уныло уставилась она на Буряковского, которому было покойно, уютно и хорошо. – Нет, полная кататония. Все опять у меня на шее...
– Послушайте, – сказал Мазур. – По-моему, вам определенно следует собрать...
Он замолчал, когда снаружи раздался выстрел – одиночный сухой хлопок охотничьего ружья. Одним движением отдернув полог палатки, выскочил наружу.
И замер в напряженной позе.
Метрах в двух от его лица располагалось дуло. Принадлежало оно автомату АКМ (образцу устаревшему, но тем не менее надежному и убойному), каковой довольно уверенно держал невысокий раскосый субъект в потертых джинсах и зимнем армейском бушлате, надетом на синюю майку.
– Руки вверх сделай, нарядный, – расплывшись в дурной улыбке, распорядился сагаец.
Мазур медленно поднял руки – в такой позиции бросаться очертя голову на трещотку было бы самоубийством. Этот скот не выглядел ни пьяным, ни обкуренным, и автомат держал с известной сноровкой. Так что оставалось лишь тянуть время в надежде его выиграть...
– Давай туда! И ты тоже, мадама! – тип с автоматом слегка повел стволом.
Мазур окинул лагерь хватким профессиональным взглядом. Диспозиция не ахти: молодые «гробокопатели» и Котовский с ними, старательно держа руки над головой, сбились в кучку под прицелом двух охотничьих ружей и потертого мосинского карабина, только шофер джипа, чьего имени Мазур так и не узнал, оказался чуть в сторонке – и сейчас, оскалясь от ярости, надвигался на ближайшего сагайца с целеустремленностью бульдозера, приговаривая:
– Я тебе щас, обезьяна, жопу порву на немецкий крест, чтобы не выделывался...
Физиономия у него была решительная и глупая, его явно не колотили еще по темечку жизненные сложности, не клевал жареный петух, он слишком уж привык ощущать себя в Шантарске силой, которой ни одна сявка не посмеет сунуться поперек...
– Стоять! – заорал Мазур, видя, как субъект с карабином, развернувшись на полусогнутых, ощерился, положил палец на спуск.
Поздно. Выстрел ударил не так уж и громко. С видом величайшего изумления на лице пошатнулся, споткнулся, моментально сбившись с шага, медленно поднял руку, зажал левой ладонью опаленную дырку в черной футболке прямо против сердца – и, подламываясь в коленях, завалился навзничь. Упал. Раскинулся нелепо, как сплошь и рядом бывает с трупами. Раздался отчаянный девичий визг – и тут же затих, когда стрелявший повел карабином в сторону перепуганного табунка археологов, вмиг из вольного народа ставших пленниками непонятной злонамеренной силы.
43 
