Последние отзывы

  75  

— Х-х-ха-а-а… — и серые моментально отвернули в сторону, не рискуя связываться со страшным и непонятным врагом.

За встретившимся на дороге зайцем она была готова погнаться сама — до такой степени ей успели надоесть мороженые грибы и снег, но длинноухий улепетнул от одинокой путницы куда шустрее волков.

На двенадцатый день пути Инга увидела на высоком обрывистом берегу деревню из четырех домов. Внизу стоял вмерзший в лед, засыпанный снегом и превратившийся в один большой сугроб причал. Рядом темнел прямоугольник небольшой полыньи. От деревни тянулся запах тепла, дыма, запах хлеба и свежих пирогов. Торопливо вскарабкавшись наверх, девушка остановилась у окон одного из домов и жалобно запела:

— Пода-а-айте Христа ради!

Евграф Матвеев, черный земледелец, проживал в деревне Усадище уже шесть лет. Место здесь, на берегу Оредежа, ему нравилось — торговые ладьи проплывали довольно часто, купцы и их добры молодцы покушать любили, а потому наловленную в реке и приготовленную в специально построенной коптильне рыбу он продавал или выменивал всегда до последнего хвостика. Так же хорошо уходили и приготовленные женой Агриппиной пироги. Мясо, правда, он продавал редко — каждый раз не поднималась рука резать самолично выращенную со щенячьего возраста козу или телка, и смерд подолгу ходил из угла в угол, не решаясь свершить этого страшного дела.

Правда, зима есть зима, сена на всех хватить не может — а потому третьего дня он выпустил кровь ласковому телку с большими доверчивыми глазами и мягкими горячими губами, каждый раз встречавшего его в хлеву восторженной радостью. И до сих пор стояла у него перед глазами коричневая мордашка с ярко-белым носом, звучал в ушах голос — Евграф чинил сеть, продергивая челнок через крупные ячеи, и все никак не мог правильно затянуть узелка.

— Пода-а-айте! — ему показалось, что кто-то подкрался из-за спины, закричал это в самое ухо. Изба наполнилась звуком, словно банная кадка кипятком, и этот жар носился от стены к стене, никак не находя успокоения. — Пода-а-айте!

Испуганный мужик выскочил на крыльцо, и увидел стоящую у угла избы нищенку в какой-то потасканной мужицкой шапке, огромном тулупе и валенках не по размеру.

— Ты, что ли, побираешься? — неуверенно спросил он.

— Хлебушка пода-а-айте! — пропела нищенка таким могучим девичьим голоском, что у Евграфа зазвенело в ушах, а попрошайка вдруг добавила низким мужским басом: — И мяса дай от телка, что четыре дня назад зарезал. У тебя кусок вареный на кухне лежит.

— Свят, свят, — испуганно закрестился Матвеев.

Нищенка опять набрала воздуха в легкие:

— Пода-а-айте!

— Не надо больше! — зажал уши ладонями мужик, — Не надо! Сейчас принесу, — он перекрестился еще раз. — Только ты здесь стой! Только не заходи!

Он заскочил на кухню, схватил половину вчера испеченного каравая, кусок вареной убоины, утром принесенный из погреба, выбежал на улицу, отдал все это нищенке и отскочил на пару шагов, не переставая креститься…

— Старуха, старуха, мимо ступай, в дом не заходи, никого не трожь. У нас холодно, у нас голодно. Ступай на летний бережок, спать ложись вдали в стожок. Там живи, а к нам не заходи.

— Что же ты меня, как Коровью смерть заговариваешь? — укоризненно покачав головой, мужским голосом спросила нищенка. — От меня женской бороздой закрываться надо, — и перейдя на чистый девичий голос она добавила: — Спаси-ибо, добрый человек!

У мужика опять заложило в ушах, и он, непрерывно крестясь и пытаясь нащупать левой, дрожащей рукой нательный крест, отступил до самого сарая. Нищенка развернулась, спустилась к реке и, попеременно кусая то от каравая, то от куска вареного мяса, потопала вниз по течению.

Хлопнула дверь, на крыльцо выскочила Агриппина:

— Что тут такое? Что случилось, Евграф?

— Уйди отсюда! — во всю глотку заорал мужик, зачерпнул горсть снега и отер пылающее лицо. Кажется, обошлось… Вот только какой опасности ему удалось избежать — Матвеев понять так и не смог.

Выпрошенных в Усадище мяса и хлеба Инге хватило на два дня. За это время она как раз дошла до Луги, и повернула налево. По прямой ее отделяло от Пагубы всего десять верст, но демон был не так глуп, чтобы дважды совершить одну и ту же ошибку — а потому певица свернула на протоку, по натоптанной колее прошла через два озера, изрядно напугав своим целеустремленным видом и развевающимися полами халата проверяющих сеть рыбаков, заночевала в камышах, вырыв в наметенном на них сугробе глубокую нору и, совершив петлю в тридцать верст, на следующее утро ступила на реку.

  75