Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
48 
«Нужно сидеть на холме и отдавать приказы, — укорял себя опричник, скача вслед за влекомыми четверкой коней санями. — Сидеть за спиной других, и ни в какую сечу не соваться!»
Во Гдове, прежде чем лечь в постель, он снял юшман, войлочную рубаху, байдану и толстый кожаный поддоспешник, надетый на нательную косоворотку. Вся грудь имела цвет спелой сливы, левое плечо — цвет пареной репы, а правый локоть оказался розовым, как недозревшая малина.
Не везло ему в этом году. То за все казанские и тульские кампании ни одной царапины не получил, а тут, в дикой Северной Пустоши, уже и горло успели проколоть, и тело все исколотить, и бессознательным несколько раз повалялся. Нет, больше никаких сшибок!
Однако Зализа прекрасно понимал, что когда дело дойдет до новой схватки, подать команду: «Вперед!» духу у него ни за что не хватит. Потому, что кричать «За мной!» честному воину всегда намного легче.
* * *
— Грустишь, боярыня? — вошел в светелку к Юле Варлам Батов и остановился в дверях.
— Нет в мире справедливости, — покачала головой та. — Ты, вон, скачешь, как конь, хотя неделю назад «мама» сказать не мог, а я лежу, как последняя дура.
— Рана твоя почетная, потому как в честной сече ты ее…
— Только не надо «ля-ля», — остановила его спортсменка. — Кабы в «честной сече»! А то свои чуть не насмерть затоптали…
Сын Евдокима Батова тряхнул рыжей головой. Своими иногда непонятными, иногда странными высказываниями иноземка успела распугать всех баб и девок, и теперь лежала одна: ей разве что снедь четыре раза в день заносили, да и то с опаской. Однако было в ней нечто…
— Тут еще пока нога заживет, ребра все переломаешь, — ворчливо добавила спортсменка, тыкая локтем в застеленный простыней тюфяк. — Камнями вы их наполняете, что ли?
— Сено скомкалось, — покачал головой воин. — Поменять его нужно. Я передам.
— Тогда еще ладно, — кивнула Юля. — Только не забудь! У меня уже вся спина в синяках.
— Желание придумала, боярыня?
— Придумаешь тут! — возмутилась лучница. — У меня болит все, кроме левой пятки! А пятка не болит лишь потому, что я ее не чувствую!
— Государев человек с ратью от Гдова вернулся, собирается вниз по Луге идти. Я ноне в силе, завтра с ним отправлюсь.
— Счастливчик, — Юля попыталась привстать, но без сил откинулась назад. — Ты бы знал, как мне надоел этот перелом!
— А хочешь, — неожиданно предложил он, — замуж тебя возьму?
— Замуж? — растерялась спортсменка. — Почему?
— Ну, — пожал плечами воин. — Ты хоть и тощенькая, но есть в тебе сила мне неведомая. Чувствую. Сильные сыновья у тебя должны будут рождаться. Хочу, чтобы ты их мне принесла.
— Что-о? Это я-то тощенькая? — Юля закрутила головой по светелке. — Дай скамью!
Боярин Варлам, не предчувствуя подвоха, послушно придвинул к тюфяку короткую с растопыренными ножками скамейку — и тут же получил ею по ногам:
— Ах ты, паразит! Это я ему тощенькая!
Воин испуганно шарахнулся к двери.
— Ну, каков нахал! — продолжала бушевать девушка. — Он хочет, чтобы я за него замуж вышла, он хочет, чтобы сыновей ему родила. Можно подумать, это я ему в «бутылочку» дочиста проигралась, а не он мне! И я же при этом еще и «тощенькая»!
— Ну, тогда прощевай, боярыня, — низко поклонился сын Евдокима Батова. — Поутру выступаем.
— До свидания, до свидания, — помахала ему ручкой Юля.
— До чего? — непонимающе переспросил боярин, подошел к постели, присел на край и внимательно посмотрел девушке в глаза.
— Укушу, — неожиданно предупредила Юля.
Окончательно запутавшийся боярин поднялся и пошел прочь из светелки.
— Стой!
— Ась? — обернулся воин.
— Насчет сена не забудь! — напомнила спортсменка.
— Не забуду.
* * *
И опять лужский лед лег под копыта тяжелых боярских сотен. По реке рать повернула налево, вскоре миновала вытекающую из Черемесинского озера речушку. Луга резко извернулась в сторону Оредежа, но делать нечего — пришлось делать круг. Через несколько верст навстречу попался отряд из восьми одетых в суконные кафтаны всадников. Возглавлял его скуластый худощавый мужчина с большим золотым крестом, висящим на груди. Монах не монах, священник не священник. Кто их, нехристей, разберет?
— Кто таковы, откуда и куда путь держите? — поинтересовался Зализа, выезжая навстречу путникам.
48 
