очень нудно 
111 
Староста заорал, чуть не выпустив Середина из рук:
— Ты что, курицу твою мать, сдурела?
— Потерпишь, — равнодушно пробубнила Радомша, — держи-ка парня.
Зачерпнув еще бадью, она снова вылила ее на голову Середина, подхватила его из рук злобно сопящего Крота и положила на укрытую льном подстилку из еловых ветвей.
— Вот здесь полежишь. Колется елка-то? Ничего, это хорошо. Стал быть, не помер, раз чувствуешь, — удовлетворенно сказала она, прикрывая его кожушком, подбитым мехом. — Ты полежи пока, соколик. А ты, — глянула она на Крота, — пойдешь со мной, в бане приберешься.
Олег остался в погребе один. Тускло тлела лучина, отражаясь в озерце ледяной воды, шуршала земля, струйками осыпаясь по стенам. Скоро глаза привыкли к полутьме, и Середин различил в углах комнатки деревянные фигурки, сложившие руки ковшиком. Глаза идолов, казалось, светились в темноте: может, Радомша вставила им в глазницы гнилушки, а может, просто чудилось. Заслышав легкий шорох, Олег скосил глаза: к лежанке подошел облезлый серый кот, поводил усами, вспрыгнул на нее и улегся у Середина на груди, щуря на него желтые, серьезные глаза.
— И ты лечить будешь? — спросил его Олег.
Кот зевнул и прикрыл глаза. Лежи, мол, и молчи, болезный.
И он лежал, то впадая в забытье, то выныривая из него, как на поверхность реки. Прогорела лучина, темнота стала непроглядной. Кот на груди сопел, иногда тыкался мокрым носом в лицо Середина, обнюхивал, щекоча усами. Если бы не его теплая тяжесть на груди да еловые колючие иголки, можно было подумать, что ведун заживо погребен в просторной могиле…
Боль в плече вернула сознание. Рядом сидела Радомша, ощупывала рану мягкими пальцами.
— Кто тебе кровь отворял? — спросила она.
— Сам.
— Правильно сделал, но всякое дело надо доводить до конца. Не вся гнилая кровь ушла, а теперь уж по телу разбежалась. Ох-хо-хо… — Она наклонилась, подняла что-то с пола и поднесла ему к губам: — Пей.
Середин глотнул, закашлялся. Маслянистая жидкость обволокла рот, стекла по пищеводу, комком упала в желудок. Голова отяжелела, в ушах загудели колокола. Круглое лицо Радомши стало расплываться, сливаясь с темнотой. Он попытался что-то сказать, остановить ее, но слова завязли во рту, словно пчела в патоке. Он видел, как неясная тень Радомши удаляется от него, как исчезает огонек лучины, оставляя его в наполненной странными шорохами темноте…
Прикосновения… легкие, почти нежные прикосновения… на лице, на руках, на всем теле. Холодные, но не вызывающие неприязнь, а как будто снимающие страхи, пришедшие с темнотой, расслабляющие, успокаивающие боль. Невесомые, точно летящие по ветру пушинки одуванчика…
Словно трава накрывает его с головой, оплетает тело, как коконом, проникает в поры, растворяет в своих объятиях, питает от своих корней, делится силой, которую набирает от земли, от распавшихся прошлогодних листьев, от впитанных капель дождя, от талой воды…
Вслед за травой корни деревьев проникают в него, раздвигая кожные покровы, составляя единый организм, берущий силу у ветра, у солнца, собирающий росу на утренней заре, сияние звезд и серебро лунного света. Животворные соки проходят через его тело, фильтруя, процеживая дурную кровь, унося гниль сквозь толщу земли, сквозь речной песок, и возвращаются, принося свежесть. Он — одно целое со всем миром, он дышит ветром, он пьет дождь, он поглощает свет, и больше ему ничего не надо…
Время бежит мимо — но у него много времени, теперь он будет жить долго, как эти лесные великаны, что окружают его…
Вот только кто-то щекочет лицо, сопит и тыкается мокрым носом, не дает забыть, что он — Олег Середин, что живой или мертвый, но он — человек, и он должен вернуться, а не прорасти травой и листьями, не растечься ручьем, не впитаться росой…
Корни деревьев над головой, между ними блеклые корни травы, светятся глаза идолов, отражаются в спокойном зеркале воды. Олег приподнял голову. Серый кот, все так же лежащий у него на груди, распахнул желтые глаза, глянул в упор, зевнул, показывая розовый язык.
— Привет, серенький, — выдавил Середин.
Слабость заставила его снова прилечь, но голова была ясная, боль ушла, оставив лишь неприятный зуд в плече и бедре. Середин собрался с силами, аккуратно спихнул с груди кота и спустил ноги с лежанки. Проверяя, нашептал заговор на кошачий глаз, провел по лицу ладонью. Подействовало — полутьма погреба осветилась зеленовато-синими красками.
111 
