Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
46 
У князя мгновенно заложило уши — но он все равно снова взялся за веревку, резко выдохнул, потянул к себе. Ударил языком по твердой бронзовой стенке раз, другой, третий, наполняя оглушительным звоном шахту колокольни, ночной воздух и земли далеко, далеко окрест. Звонница мелко дрожала, как бы пытаясь подхватить эту оду небесам. Андрею показалось, что край бронзовой юбки просел на несколько сантиметров… И вдруг вся десятитонная бронзовая махина резко ухнула вниз — сплетенный наскоро канатик не выдержал нагрузки. Секунда — земля подпрыгнула, трясясь осела, и все закончилось.
Между тем языки пламени уже поднялись до уровня людей, светили в окна башни. Подбрасываемые огненным вихрем куски дранки разлетались на десятки метров вокруг, многие падали на кровлю колокольни. Положение становилось все более тоскливым. Зверев пролез к перилам и, цепляясь за них, по краешку стены перебрался от церкви на противоположную сторону. Здесь, подальше от огня, было пока прохладно. Князь выглянул наружу: стены рублены «в лапу».
— Тогда еще поживем… — Он перевалил через перила, опустился немного вниз, нащупывая ногами выступающие концы бревен, выдернул из ножен косарь и со всей силы вогнал его в щель между венцами. Как можно сильнее сжал ноги, перенес часть веса на руку с ножом — и повис над пропастью. Левой рукой осторожно вытянул маленький ножик — тот, что предназначен для еды, воткнул его в щель немного ниже косаря, чуть ослабил ноги, опускаясь, снова зажал; раскачал косарь, выдернул, воткнул ниже. Потом второй нож, чуть спустился…
Князь Сакульский понимал, что в таком положении практически беззащитен, что любой малец может пустить ему в спину стрелу или вогнать рогатину — но лучше умереть от копья, чем сгореть заживо. Холопы полностью разделяли его мнение — он увидел еще три фигуры, одна за другой перевалившиеся через перила. К счастью, без двух ножей ни один уважающий себя русский человек из дома не выходит. Косарь — порезать что-нибудь, постругать. Малый нож — убоину за столом наколоть, кусочек рыбы оттяпать. Ан вот как полезно оказалось!
Венец за венцом, бревно за бревном — Андрей спускался вниз, а спина зудела от предчувствия смертоносного удара. Короткая боль — и он исчезнет в небытии. Венец за венцом, бревно за бревном… Пять минут, десять — пока опущенная вниз нога не ощутила под собой ровную твердую землю. Князь вернул клинки в ножны, отошел, присел на что-то угловатое, ощущая себя совершенно без сил. В усадьбе со всех сторон бушевало пламя. У дома и амбаров горели крыши, конюшня полыхала целиком — огаенные языки выхлестывали из распахнутых ворот. На земле тут и там валялись неподвижные тела. В рубахах простых и атласных, в душегрейках и ферязях, в шапках и без. Словно поле брани после долгой жестокой сечи. Мертвецы, мертвецы, мертвецы…
— Да ты чего, Андрей Васильевич? — Спрыгнув на землю, Пахом схватил Зверева за плечо, поднял на нога, потащил за собой между горящими строениями к воротам и отпустил, только когда они оказались на лугу. Следом вскоре выскочили Изольд и Илья.
— Жалко, — с болью вздохнул темноволосый холоп. — Столько добра зазря пропадает.
— Лошадей! Лошадей-то из конюшни вывели? — встрепенулся Пахом.
— Не было там скакунов, — сообщил калединовский холоп. Тот самый, что встречал их на дороге хлебом. — Погода теплая, на лугу все пасутся.
Еще с пяток вампирских прислужников и две бабы переминались в сотне шагов левее, у самых повозок. У них явно чесались пятки задать стрекача — да ревущий над усадьбой огненный вихрь давал слишком много света. Удрать незаметно могло не получиться. Холоп же крякнул, опустился на колени, склонил голову:
— Во имя Господа нашего, Иисуса, милости просим, княже. Не по своей воле нежити служили, не по корысти и не по злобе. Деревня наша недалече. Боярин Федот Владиславович за непослушание истребить всех обещал, упырями сделать. Всех — и нас, и жен наших, и малых детушек. Пока же службу ему служили, не трогал никого и подати втрое сбросил. Не вели казнить, Андрей Васильевич.
— Ах вы, мерзавцы! — Илья выскочил вперед, пнул мужика ногой. — Нас нежити скормить захотели?
— Стоять! — жестко приказал Зверев. — Ты, никак, ополоумел, холоп? Это же не ратники. Смерды простые. Воевать — не их забота. Их дело — землю пахать да тебя содержать, чтобы ты их от бед подобных защищал. Кулаки чешутся — так вскорости с татарами воевать пойдем, там саблей и помашешь. А ты — ступай. Прощать я вас не хочу, но и карать не стану. Со смердами воевать не приучен, а хозяина вашего я уже одолел. Не буду же я пленных на русской земле хватать? Бог вам всем судья. На Страшном суде кару свою получите. Убирайся с глаз моих, несчастный. Пошел вон!
46 
