Последние отзывы

  115  

— Сердце у меня щемит в этих краях, Дубовей. А почему… Словами и не объяснить…

— Перестань, странник! Лучшее лекарство от любой грусти — чаша вина и плечо друга. А христиан порубаем, они не тебе одному не любы.

— Ты не понимаешь, Дубовей… — замотал головой Олег. — Не решить этого силой. И кровью спора этого не разрешить. Хочешь узнать, что сказал мне преподобный Кариманид, прежде чем отправиться в ад? Он сказал, что нет силы, способной сломить славян в открытом бою. Но против Слова славяне бессильны. И прав этот проклятый богами чернокнижник, потому как этих Слов на Русь приходило немало. Сперва Словом было «Единоверие». Потом Словом стало «Окно в Европу». Потом — «Свобода, Равенство, Братство». Потом — «Демократия и Права Человека». И ведь слова-то вроде красивые да правильные, но вот что странно. Каждый раз из-за них на Руси нашей прекрасной потоки крови литься начинали, брат вставал на брата, земли пустели и рассыпались, словно чужие, сироты появлялись миллионами…

— О чем это ты, странник? — не понял воевода. — Какие слова?

— Счастливый ты человек, Дубовей, — затянул узел на мешке Олег. — Все-то тебе просто и понятно. А мне… Ты знаешь, Дубовей, если я когда-нибудь стану князем, то первым же указом прикажу рубить на месте голову каждому, кто посмеет учить людей счастью. И разрывать лошадьми того, кто призовет за счастье бороться.

— Почему?

— Потому, что счастье, это не… — Олег потер пальцами. — Это не что-то ощутимое. Это не то, что можно пощупать или измерить. Счастье — это состояние души. Разве можно бороться за чужое состояние души? Души можно или беречь — любые, или уничтожать — вместе с их носителями. Я ведун, Дубовей. Я борюсь со злом. Мне нет дела до того, во что верит или не верит человек или нежить. Мне важно, живет он в мире — или же за счет чужого горя. Мне нет дела до счастья. Моя работа там, куда пришла беда. Прощай, Дубовей. Будем надеяться, мы больше не увидимся. Просто потому, что в жизни твоей настанет благополучие и счастье. Прощай.

Середин взял коней под уздцы и повел их к воротам детинца. Привратник — совсем еще безусый юнец, утонувший в мягкой кольчуге с широкими рукавами, — уважительно поклонился, без вопросов отворил калитку. Так же без лишних вопросов проводила ведуна и городская стража, опустив, несмотря на ранний час, подвесной мост и распахнув ворота.

Олег поднялся в седло только здесь, за пределами высоких стен, с облегчением вдохнув полной грудью свежий утренний воздух. Солнечные лучи разогнали легкую дымку тумана, и всадник без опаски перешел на походную рысь, стремительно мчась по узкой лесной дороге. Мимо пролетали черные пожарища, заросшие крапивой и лебедой брошенные деревни, темные погосты, покосившиеся колодезные журавли; осиновые рощи, ельники, пахнущие смолой сосновые боры. Да, все правильно, так и должно быть. Хазары постарались — лица человеческого теперь на много верст окрест не встретишь. И все-таки ведун искал совсем, совсем другое.

К полудню лошади начали задыхаться. Олег перешел на шаг, а потом, увидев в стороне ручей, повернул к нему, спешился, расслабил подпруги, пустил скакунов к воде. Самому ему ни пить, ни есть не хотелось, поэтому он просто улегся в траву, глядя в проплывающие над головой облака. Примерно через час он снова поднялся в седло, опять пустил коней спешной рысью.

Дорога обогнула дубраву, вышла к реке, долго тянулась вдоль нее, потом нырнула в орешник, который незаметно перешел в длинный, широко раскинувшийся яблоневый сад. Мест этих Олег не помнил — похоже, Стрибог, покровитель странников, отвернул его на новый, неведомый путь. Впрочем, какая разница? Дорога все равно уводила на север, в сторону далекого Новгорода и вещего Аскоруна. Еще немного, и Муромское княжество окажется позади вместе со всеми его бедами и радостями.

Наконец, впереди показалась настоящая, живая деревня: крыши целые, ярко-желгые от свежей соломы, из труб тянется неторопливый дымок, голосисто тявкают собаки. Олег перешел на шаг, привстал на стременах. Нет, не видно вокруг куполов с крестами, не видно кладбища местного. Зато неподалеку округлая дубрава листьями шелестит — верный признак священного места. Ведун спешился, постучал в первую попавшуюся калитку. В ответ кто-то обиженно замычал, прямо за воротами на два голоса загавкали собаки. Хлопнул замок, приоткрылась створка, выглянула наружу худощавая, но розовощекая, вкусно пахнущая парным молоком, девица в белом повойнике.

  115