Последние отзывы

  90  

— Так рассуждают легавые, — мягко сказала Клементина. — У них свои соображения, у вас — свои.

— Клементина, я был там один.

— Точно вы знать не можете, потому что не помните. Вы с Жозеттой поймали то чертово привидение?

— А что это меняет, Клементина? Я был один.

— Гоните прочь черные мысли — это всего лишь мысли, — приказала она, сунув ему в руку стакан. — Незачем проворачивать нож в ране. Лучше вернитесь к Жозетте, но сначала выпейте.

Жозетта, все это время молча сидевшая у камина, хотела было что-то сказать, но раздумала.

— Не томи, Жозетта, что за дурацкая привычка! — раздраженно бросила Клементина, не выпуская изо рта сигарету.

— Тут деликатное дело, — объяснила Жозетта.

— Нам не до околичностей, разве не видишь?

— Я вот что думаю: если мсье Данглар — так, кажется, его зовут? — не может сейчас заняться нашими убийствами, почему бы нам не сделать эту работу самим? Проблема в том, что придется покопаться в архивах жандармерии.

— И что тебя смущает?

— Он. Он ведь комиссар.

— Уже нет, Жозетта. Я тебе раз сто это повторила. И вообще, жандармерия и полиция — два разных ведомства.

Адамберг поднял затравленный взгляд на старушку.

— У вас получится, Жозетта?

— Один раз я залезла в файлы ФБР — просто так, шутки ради, чтобы расслабиться.

— Не извиняйся, Жозетта. Расслабилась — ну и на здоровье.

Адамберг со все большим изумлением взирал на эту маленькую женщину — на одну треть она была воплощением благопристойности, на вторую треть — деликатности, на третью — олицетворением хакерства.

После ужина — Адамберга Клементина принудила есть силой — Жозетта занялась полицейскими файлами. Она положила слева от клавиатуры список с тремя датами: весна 1993-го, зима 1997-го, осень 1999-го. Время от времени Адамберг подходил взглянуть, как продвигается дело. Вечером старушка переобулась в огромные серые тапочки, и ее ноги стали похожи на ступни маленького слоненка.

— Файлы хорошо защищены?

— Повсюду сторожевые вышки, но этого следовало ожидать. Хранись там досье на меня, я бы не хотела, чтобы первая попавшаяся старая перечница в теннисках рылась в нем.

Клементина ушла спать, и Адамберг остался у камина один. Он смотрел на огонь, машинальным жестом сплетая и расплетая пальцы, и не услышал, как подошла Жозетта. Звук шагов приглушали хакерские тапочки.

— Держите, комиссар, — сказала она, скромно протягивая ему листок. Она просто хорошо выполнила свою работу, это ведь все равно что сбить яичный крем, только в компьютере, при чем же здесь талант? — В марте девяносто третьего года, в тридцати двух километрах от Сен-Фюльжан, сорокалетняя Гислен Матер убита у себя дома тремя ударами ножа. Жила одна в сельском доме. В феврале девяносто седьмого года, в двадцати четырех километрах от Пьонса, молодая девушка Сильвиана Бразилье была убита тремя ударами шила в живот. В воскресенье вечером она одна ждала автобус на остановке. В сентябре девяносто девятого года семидесятилетний Жозеф Февр убит в тридцати километрах от Солесма, тремя ударами ножа.

— Кто был обвинен в этих преступлениях? — спросил Адамберг, беря у нее листок.

— Вот, — указала дрожащим пальцем Жозетта. — Женщина-алкоголичка, слегка чокнутая, жила в лесной хижине, местные считали ее ведьмой. По делу молодой Бразилье был задержан безработный, завсегдатай баров в Сент-Элуа-ле-Мин, это недалеко от Пьонса. А за убийство Февра был задержан лесник; он спал на скамье на окраине Камбре, содержание алкоголя у него в крови оказалось очень высоким, в кармане был найден нож.

— Амнезия?

— У всех.

— Орудие убийства прежде никогда не использовалось?

— Во всех трех случаях.

— Великолепно, Жозетта! Теперь мы встали на его след, начиная с Кастеле-Лез-Орм в сорок девятом году и до Шильтигема. Двенадцать убийств, Жозетта. Можете себе такое представить?

— Тринадцать убийств, комиссар, если считать с квебекским.

— Я был один, Жозетта.

— Вы с вашим помощником говорили об ученике. Если он после смерти судьи убил четыре раза, почему не мог сделать этого в Квебеке?

— По одной простой причине. Если бы он поехал в Квебек, то лишь для того, чтобы подстроить мне ловушку, как другим козлам отпущения. Если ученик или подражатель продолжил начатое Фюльжансом, значит, он поклоняется судье и страстно желает завершить дело его жизни. Но этот человек — будь то мужчина или женщина, — даже зараженный безумием Фюльжанса, не сам Фюльжанс. Тот ненавидел меня и хотел моей гибели. Но тот, другой, не питает ненависти, он меня не знает. Подражать судье — это одно, но убивать, чтобы преподнести меня в подарок покойнику, это совсем другое. В такое я не верю. Потому и повторяю, что был один.

  90