Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
110 
Сначала он проверил Бразилье. Образовано от слов «костер» и «угли».[9] Торговец дровами. Прекрасно. Огонь, красный дракон. Потом взялся за скрытый смысл фамилии Лессар — «ящерица». Зеленый дракон. Фамилия Эспир вызывала у него беспокойство, он хотел провести аналогию с ветром через слово «респирация». Эспир на старофранцузском — «дыхание». Пятый ветер, восемь элементов из тринадцати. Адамберг провел рукой по лицу: он ощущал животный ужас, как перед опасным препятствием, когда лошадь того и гляди заденет животом перекладину.
Теперь самое непонятное. Загадочный Февр, который может скинуть его с облаков. Февр — кузнец. От разочарования у него начались колики в животе. Февр, просто кузнец, кузнец. Адамберг прислонился к спинке стула и закрыл глаза. Сосредоточиться на кузнеце с молотом в руке. Он кует зубья вил? Адамберг открыл глаза. Несколько недель назад он рассматривал в школьном учебнике изображение Нептуна и теперь вспомнил, что на другой странице видел Вулкана, бога огня, — он напоминал рабочего у разверстой печи. Кузнец, властелин огня. В порыве вдохновения комиссар написал напротив фамилии Февра — «второй красный дракон». И перешел к фамилии Лефебюр — Лефевр, Февр. То же самое и третий красный дракон. Последовательность. Десять элементов из тринадцати.
Адамберг уронил руки и прикрыл глаза, дав себе передышку перед разгадыванием Лантретьена и Местра.
Лантретьен — искаженное от Лателлен, «ящерица». Зеленый дракон, криво написал он, несколько раз согнул и разогнул пальцы и перешел к Местру.
«Местр — старопровансальское „моестре“, средиземноморское слово от Мэтр. Уменьшительные — Местрель или Местраль, вариант Мистраля. Северный ветер. Господствующий ветер», — писал он.
Комиссар положил ручку и перевел дыхание: ему показалось, что он и сам глотнул сильного холодного ветра, который ставил точку в его списке и охлаждал жар щек. Адамберг быстро разделил фамилии на серии: красные драконы — Лефебюр, Февр и Бразилье, ветры — Субиз, Ванту, Отан, Эспир, Местр и Винд, пара зеленых драконов — Лессар и Лантретьен и пара белых драконов — Матер и убийство матери. Тринадцать. Семь женщин и шестеро мужчин.
Не хватало завершающего — четырнадцатого — элемента. Это будет либо белый, либо зеленый дракон. Скорее всего — мужчина, для полного равновесия между полами, между матерью и отцом. Разбитый и вспотевший Адамберг отнес бесценную книгу библиотекарю. Теперь у него был пароль, отмычка, ключ, маленький золотой ключик Синей Бороды от комнаты с мертвецами.
Он вернулся к Клементине без сил, сгорая от нетерпения перебросить этот ключ брату через Атлантику, объявить, что кошмару конец. Но с этим пришлось повременить — Жозетта положила перед ним новую расшифровку: «Адамберг — стажируется — Гатино — Утауэ — перевалочная тропа — девка».
— Я не спал, Жозетта, и ни черта не понимаю.
— Летающие буквы из компьютера Микаэля. Я ошиблась и начала снова — с «уэ». Это не «дуэт» и не «менуэт», а «Утауэ». Вот что получилось.
Адамберг сосредоточился на цепочке слов Жозетты.
— Перевалочная тропа, — прошептал он.
— Микаэль действительно сообщал кому-то сведения. Вы были на тропе не один. Кто-то знал.
— Жозетта, это ваша интерпретация.
— Слов с таким сочетанием гласных не тысячи. На сей раз я уверена в расшифровке.
— Вы отлично поработали, Жозетта. Но для них интерпретация никогда не станет доказательством, понимаете? Я только что вытащил брата из бездны, но сам не выбрался, я погребен под огромными валунами.
— Вы за засовами, — поправила Жозетта, — за очень тяжелыми засовами.
LV
В пятницу утром Рафаэль Адамберг получил от брата сообщение, которое тот назвал «Земля»: так кричат матросы и мореплаватели, завидев туманные очертания суши, подумал он. Рафаэлю пришлось перечитать послание несколько раз, прежде чем до него дошел смысл смутных пассажей про драконов и ветры, набранных нетерпеливой и усталой рукой, смешавшей в одну кучу ухо судьи, песок, убийство матери, возраст Фюльжанса, увечье Гийомона, деревню Коллери, вилы и маджонг. Жан-Батист печатал так быстро, что пропускал буквы и даже целые слова. Дрожь доходила до Рафаэля, передаваемая от брата к брату, от берега к берегу, несомая от волны к волне, выплескивающаяся на его детройтское укрытие и одним махом разгоняющая тень, в которой он влачил свое существование. Он не убивал Лизу. У Рафаэля не было сил даже на то, чтобы подняться со стула. Он не понимал, как Жан-Батист сумел выявить всю серию убийств судьи. Однажды в детстве они забрались так далеко в горы, что не знали, в какой стороне деревня. Жан-Батист залез ему на плечи. «Не плачь, — сказал он. — Попробуем понять, где раньше ходили люди». Через каждые пятьсот метров Жан-Батист проделывал то же самое. Туда, говорил он, спрыгивая.
110 
