очень нудно 
2 
– Отец!
Этот тонкий тихий голосок ворвался в его сон еще до того, как ему удалось отогнать от себя ужасную, мучительную картину, которую он не видел, но ясно представлял. Он знал, знал, отчего ОНА так кричит…
– Отец, ты кричал во сне. С тобой все в порядке?
– Да, – выговорил он, понемногу приходя в себя, и посмотрел на дочь. Спутанные волосы, обрамлявшие ее маленькое личико, были такого же ярко-золотистого цвета, как и у него.
– Просто мне приснился страшный сон, только и всего. Иди сюда, моя сладкая, дай я тебя обниму.
Клив попытался уверить себя, что это и впрямь не более чем обычный дурной сон, приснившийся ему оттого, что он съел на ужин слишком много ячменного супа.
Он поднял свою трехлетнюю дочку, посадил ее к себе на колени и крепко обнял. Он прижимал к сердцу это маленькое существо, в котором его глаза не находили ни одного изъяна, существо, которое неким чудесным образом сотворил он сам. При этом он старался не думать о ее матери, Сарле, женщине, которую он любил и которая пыталась убить его. Нет, он не станет ее вспоминать, особенно сейчас, сразу после того, как ему привиделся этот сон, из-за которого его сердце все еще стучит как бешеное, а подмышки чешутся от обильного пота.
Кири чмокнула отца в подбородок, обвила худенькими ручками его шею и сжала ее изо всех своих силенок, а потом хихикнула – и Клив наконец полностью опамятовался. Да, ему просто-напросто приснился необычный сон, только и всего.
– Я дала пинка Харальду, – сказала Кири. – Он сказал, что не разрешает мне брать его меч. Он сказал, что я девчонка и не мое дело учиться убивать мужчин. Тогда я сказала ему, что он не мужчина, а всего-навсего сопливый мальчишка. Тут он покраснел как рак и обозвал меня плохим словом, вот я и дала ему пинка.
– А ты помнишь это слово – то, которым обозвал тебя Харальд?
Она покачала головой. Клив улыбнулся, глядя на нее сверху вниз, однако сердце его болезненно сжалось. Он не сможет вечно скрывать от нее правду. Дети слышат разговоры взрослых, а взрослые иногда говорят о том, что было три года назад, говорят о Сарле и при этом искоса посматривают на Кири, хотя она совершенно не похожа на свою мать. Она похожа только на него, похожа во всем. Но другие все равно пытаются найти в ней черты Сарлы.
Он еще крепче прижал к себе дочь. Как же он любил ее! Она была прекрасна, ее маленькое тельце было совершенно, а личико так красиво, что когда-нибудь при одном виде ее мужчины наверняка будут терять голову. Однако с самых первых месяцев жизни Кири предпочитала хвататься за отцовский нож, а не за тряпичную куклу, которую сделала для нее тетя Ларен. Перед сном Клив сам клал тряпичную куклу в кроватку дочери, чтобы Ларен не чувствовала себя обиженной.
Обращаясь к уснувшей в его объятиях Кири, он прошептал:
– Мне снилась земля, которая на первый взгляд не очень отличается от Норвегии, и все же она совсем другая – я это знаю. Там стоял легкий жемчужный туман, удивительный, ласкающий кожу, и цвели желтые и лиловые цветы. Я знаю: в том краю они растут повсюду, не только в том месте, которое привиделось мне во сне. Я помню эту землю, я узнал ее. И мне было страшно, так страшно, как никогда в жизни…
Он замолчал. Ему не хотелось говорить об этом вслух. Да, сон напугал его, очень напугал. В нем он каким-то непонятным образом был и в то же время не был самим собой…
Клив поцеловал золотистые волосы дочери и вместе с ней улегся на кровать. Заснул он только перед рассветом и во сне чувствовал аромат тех странных, неведомых желтых и лиловых цветов.
Норвегия, Вестфолд, усадьба Малеерн
Почти два года спустя
– Разрази меня гром, Клив, я же мог спокойно убить тебя! Ты стоял как безмозглый козел, у которого в голове нет ни единой мысли и который тупо ждет, чтобы его сердце пронзили стрелой, а из его мяса состряпали ужин. Что с тобой случилось? Где твой нож? Он должен быть нацелен мне в грудь, проклятый ты болван!
Клив покачал головой, глядя на Меррика Харальдссона, человека, который пять лет назад, в Киеве, спас его, а также Ларен и ее маленького брата Таби. Меррик был его лучшим другом. Именно он научил Клива сражаться, сделал из него настоящего воина-викинга. Сейчас он торопливо приближался к Кливу, держа в руке лук, и лицо его было искажено гневом: он решил, что Клив плохо усвоил его уроки. А ведь их жизнь была полна риска, опасность подстерегала везде, даже здесь, в Малверне, великолепной усадьбе Меррика, стоящей в окружении могучих гор над фиордом такой ослепительной синевы, что в солнечные дни на него было больно смотреть.
2 
