Глава 1

И РАЗВЕРЗЛИСЬ ХЛЯБИ НЕБЕСНЫЕ

09.09.09 23.45

В первый раз русский город Черняевск, известный ранее как прусский Шварценбург, был проклят, когда на его месте стояло языческое поселение Унзетрапис. На высоком холме над широким разливом бурной реки в священной роще стоял пятисотлетний дуб-великан. Еще эстии, жившие здесь до пруссов, часто приносили к его корням на заклание козлят и изредка красивых девственниц. Пруссы выжили эстиев и их друидов, но дубу поклоняться продолжили. Они развели у его корней вечный огонь и стали отправлять жертвы Свайкстиксу и Пэркунису. Вот только зря пруссы закололи копьем забредшего в рощу католического миссионера, посчитав, что своей проповедью он осквернил священное место. Польские рыцари сожгли старый дуб вместе с привязанным к нему прусским жрецом, не подозревая, что их «праведный огонь» ознаменовал начало целой череды проклятий священного места. Над пепелищем еще долгие годы ежедневно кружили вороны и своим карканьем напоминали о проклятии сожженного колдуна.

Второй раз город был проклят звонкой «хрустальной ночью» 1938-го, когда ретивые нацисты подпалили старинную синагогу вместе с грузным, всегда печальным раввином, не пожелавшим расстаться с заветными свитками Торы. Ребе был известным на весь мир каббалистом, рассказывают, что он успел на полу горящей синагоги начертить магический знак проклятия. Поэтому в городском саду, разбитом на месте старой синагоги, в самую темную ночь в году можно увидеть, как этот страшный знак светится из-под земли. В третий раз город проклял старенький сухонький пастор, расстрелянный смершевцами во дворе бывшей тюрьмы. Из решетчатой прорези полуокошка его камеры отлично просматривался столб пламени — горела его кирха, построенная в семнадцатом веке. И пастор забыл о Божьей заповеди возлюбить врага своего. Он не стал молить Христа о прощении большевиков, спаливших кирху, и параноика Гитлера, приведшего народ Германии к очередному краху. Он просто проклял этот прусский городишко, где вскоре не осталось почти ни одного пруссака. И наконец, в последний раз на Черняевск проклятие наложил Алхимик, магистр черной магии, бывший бизнесмен Ян Гелочек, когда его вынудили заложить душу дьяволу, пообещав вернуть за это дочерей-двойняшек Яну и Аню. Ровно три года, три месяца и три дня назад.

В проклятом городе третий день шел проклятый дождь. Он шел не останавливаясь, мутной стеной соединяя серое небо с земной сентябрьской грязью. Дождь стучал по черепичным красным крышам старого города, по покосившимся крестам заброшенного немецкого кладбища, по асфальту, положенному на средневековый булыжник, по крыше мрачного кирпичного здания психиатрической лечебницы. Стучал по крыше бывшей пивоварни, на территории которой последние сто лет работал конезавод, манивший цыган со всей округи.

Дождь стучал по ивам, чьи тяжелые кроны тянулись вниз, к водам быстрой реки Анаграммы, располневшей от небесных потоков. Стучал дождь и по крышам замка Шварценбург, нынешнего Дома правительства, и по развалинам замка Гильденмайстер, под темными гулкими сводами которого, в подвале, сейчас творились странные вещи. Черная месса, колдовской обряд, шабаш — так подумал бы каждый, кто осмелился бы заглянуть в подвал на огонек. На холодном каменном полу, заваленном кирпичной крошкой, среди одноразовых шприцев, использованных презервативов и засохших экскрементов, горели свечи. Подвал когда-то служил пыточной камерой. Именно в нем, если верить древним рукописным книгам, чудом дошедшим до наших дней, тевтонские рыцари пытали, а затем казнили последнюю прусскую ведьму. Последнюю ли?

Под сводами этого мрачного и вечно холодного подвала двое мужчин и две женщины совершали обряд по всем канонам черной магии. Они жаждали встречи с демоном и тщательно приготовились к ней. В центре, на полу, старательно расчищенном и украшенном черными с золотом свечами, между которыми лежали цветки кувшинок, они нарисовали две белые окружности. В одной из них начертили неведомый фосфорически светящийся знак, символизирующий имя и сущность вызываемого демона. В другой — ярко-белый пентакль, повернутый одной из вершин к имени демона. На острие лежал серый козел со связанными копытами, его бородатая морда была перемотана веревкой. В двух других вершинах стояли девичьи фигуры в поблескивающих антрацитом плащах. Хоть головы их и были укрыты капюшонами, по очертаниям фигур, которые угадывались даже в дрожащем тусклом пламени свечей, казалось, что девушки эти очень и очень красивы. Действительно, неземной красотой Яны и Анны Гелочек стоило восхититься. Казалось, что природа, создав один шедевр, осталась настолько довольна результатом, что решила его продублировать. Грациозные, изящные двойняшки с прозрачными льдинками голубых глаз, бледной атласной кожей, тонкими запястьями и щиколотками, длинными шеями — таких девушек в любую эпоху признали бы красавицами. В оставшихся вершинах пентаграммы стояли Сатанюга и Следак — люди без имен. В руках высоченный Сатанюга, лицо которого наполовину было закрыто черным капюшоном, держал старинный фолиант в сильно потертом кожаном переплете — Гримуар, незаменимую книгу для черных ритуалов. Сатанюга беззвучно шевелил бескровными губами, вперив взгляд в ветхие страницы, и водил по ним указательным пальцем. На пальце не хватало одной фаланги. Следак, сутулый мужчина лет сорока, похожий на поэта Александра Блока, стоял, низко опустив седую длинноволосую голову, и не поднимал взгляда от белого угла пентакля под ногами. Весь его вид говорил о том, что ему очень неловко за происходящее. Но вот часы на башне Густава стали отбивать полночь. Сатанюга встрепенулся и под их гулкий бой начал нараспев читать заклинания из книги. Девушки замерли, скрестив руки на груди, только легкий ветерок, вечно гуляющий под сводами замка, играл с шелковыми подкладками их плащей.

  2