Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
45 
Еще он, вспомнив, что супруга смыслит в огненном деле, заказал кузнецу пять пищальных стволов с детский кулак диаметром, а в Осколе купил два бочонка пороха и бочонок жребия.
Мелитиния после смерти Ерохи перестала разговаривать. Совсем. В ответ на боярские распоряжения или приветствия смердов она лишь угрюмо кивала продолжала заниматься своим делом, уткнув глаза пол.
Впрочем, Юля уже успела привыкнуть к тому, на кухне постоянно крутится именно она, уже зная, где и какие припасы находятся, как любит приправлять еду боярыня, и как — Варлам Батов, умела при кормежке смердов балансировать на той грани, чтобы сытная и вкусная еда не опустошала закрома хозяев. И Юля не собиралась менять такую удачную помощницу на другую только потому, что у печи не с кем поболтать.
Свое молчание она прервала только в апреле, встретив хозяйку внимательным взглядом не по возрасту серьезных глаз и внезапно произнеся:
— Сон мне приснился, боярыня. Что дочку ты зимой родишь.
— Не получается это у меня, — вздохнула Юля. — Который месяц замужем, и ничего…
Она запнулась, не желая рассказывать, во что иногда выливается Большой спорт, и только после этого спохватилась, что вдова Ерохи заговорила — но та уже снова ушла в себя.
Наверное, Юля вскоре забыла бы про этот сон, если бы только это не оказалась единственная фраза Мелитинии за последние полгода. И если бы после нее она в течение двух недель так и не смогла дождаться того, случиться чему, согласно графика, подошло самое время. И только вначале мая она решилась сказать своему мужу такие долгожданные слова:
— Ты знаешь, Варлам… Кажется, у нас будет ребенок.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГЛИНА
Глава 1. Встреча
В разгар зимы девятьсот тридцать второго года по священному мусульманскому календарю, не дожидаясь схода снегов, бей Мансурова и Мереева ногайских родов Девлет-Гирей покинул свою ставку у Кривого колодца и в сопровождении двух сотен верных нукеров, русского по имени Менги-нукер и десятка его телохранителей помчался по заснеженной степи. Путь его оказался нетороплив и извилист — потому как на стоянках коням приходилось самим вырывать себе траву из-под снега, а травы этой по осени и без того оставалось всего ничего, лишь завяленные солнцем лохмотья.
Правда, выросший в здешних степях Девлет знал, как уберечь лошадей от бескормицы, и вел отряд не по прямой, а от низины к низине — по тем местам, где трава оставалась зеленеть до глубокой осени, подпитываясь недобирающимися до поверхности подземными источниками. День-два голодного перехода, три-четыре дня отдыха, во время которых люди отогревались в шатрах, кони отъедались вырытой травой для следующего перехода.
В особо широких и богатых долинах, возле вековых колодцев, а то и открытых взору ручейков стояли родовые улусы различных кочевых племен. Разумеется, все они давно усвоили простую истину о том, что со своих стад прокормиться самому еще возможно — но ни жен, ни детей, ни стариков с их безразмерными желудками насытить нет никаких шансов. Поэтому по весне степняки распахивали свою долину, сажали здесь пшеницу, ячмень или овес и только после этого уходили в долгое летнее путешествие вслед за солнцем, ветром и свежей травой, со скоростью трех верст в день — именно с такой неспешностью поедают лезущие из земли стебли отары овец, — все время с тревогой вглядываясь в горизонт: потому как мстительным соседям, литовцам и русским, жадным донским казакам нет нужды везти с собой многочисленную семью и домашний скарб, их ничто не привязывает к стадам и водопоям. Они оставляют жен и детей за крепкими стенами своих городов и крепостей, перекидывают через спины заводных коней сумы с ячменем и бурдюки с водой и мчатся показать свое ухарство, способные обрушиться в любом месте с любой стороны, порубить табунщиков, похватать девок — и умчаться, оставив после себя только жалобный вой и черные окружности сгоревших шатров.
Но если повезет, и в бескрайних просторах кочевье не найдет ни один из его врагов — род, как десятки, сотни, а может, и тысячи лет назад вернется в свою долину, сожнет заколосившиеся поля, заколет лишний скот, который нет смысла кормить долгую голодную зиму, поставит вокруг колодца свои шатры и станет ждать тепла, моля Аллаха о том, чтобы запасов зерна и мяса хватило до весны. Поскольку, если не хватит, то не свое лишнее зерно род сможет продать вечно голодному Крыму, а будет вынужден ради прокорма отдать жадным османским и персидским купцам захваченную в кровавых набегах добычу, и жить мечтой о новых набегах на земли неверных, потому как без принесенной в хозяйство хоть раз в три-четыре года добычи не выжить ни одной степной семье.
45 
