с удовольствием перечитала 
16 
Когда Кардинал был алтарным служкой, все священники были или ирландского, или французского происхождения. Но в нынешние времена церкви приходилось набирать себе служителей из отдаленных мест: отец Мкембе приехал сюда из самой Сьерра-Леоне. Он стоял в переднем приделе часовни при крематории — высокий, костлявый человек с лицом словно выточенным из хорошо отполированного эбонита.
Часовня была почти полна. Кардинал увидел Мередит Мур, возглавлявшую отделение изобразительных искусств в колледже, и Салли Вестлейк, близкую подругу Кэтрин. Среди присутствующих он различил курчавую голову доктора Белла.
Отец Мкембе говорил о силе Кэтрин. Собственно, большинство ее положительных качеств он назвал верно, — безусловно, потому, что перед этим он звонил Келли и беседовал с ней о матери. Но говорил он и о том, как вера поддерживала Кэтрин во всех превратностях судьбы: традиционное лицемерие, ибо Кэтрин заходила в церковь лишь по очень важным поводам и давно перестала верить в Бога.
Раскрылись створки печи, блеснуло пламя. Гроб въехал внутрь, створки закрылись, и священник прочел заупокойную молитву. В сердце Кардинала бился роковой колокол: «Ты обманул ее».
Когда он вышел наружу, краски мира показались ему неестественно яркими. Небо было ослепительно-голубое, точно огонь газовой горелки, а ковер осенних листьев, казалось, излучал свет, а не просто отражал его: золотое, желтое, ржаво-красное. Тень прошла над Кардиналом, когда дым, который когда-то был его женой, на мгновение притушил солнечный свет.
— Мистер Кардинал, не знаю, помните ли вы меня…
Мередит Мур пожала Кардиналу руку своей маленькой сухой ладонью. Она была совсем тщедушной, словно бы обезвоженной: казалось, ее надо погрузить в жидкость, чтобы она разбухла до своего настоящего размера.
— Мы с Кэтрин были коллегами…
— Да, миссис Мур. За эти годы мы с вами несколько раз встречались.
На самом-то деле эта миссис Мур вела с Кэтрин весьма неблаговидные баталии за контроль над отделением искусств. Она не постеснялась привлечь к делу историю болезни Кэтрин в качестве фактора, препятствующего занятию такой должности, и в конце концов восторжествовала.
— Кэтрин будет мучительно не хватать, — прибавила она. — Студенты ее обожают, — заметила она тоном, показывавшим полнейшую несостоятельность такого мнения студентов.
Кардинал отошел от нее, чтобы найти Келли, которую как раз обнимала Салли Вестлейк. Салли была огромной женщиной с огромным сердцем, и она оказалась в числе тех немногих, кому Кардинал лично позвонил, чтобы сообщить о смерти Кэтрин.
— О, Джон, — сказала она, промакивая глаза. — Я буду по ней так скучать. Она была моей лучшей подругой. Моим источником вдохновения. Это не какой-то штамп: она всегда как бы бросала мне вызов, заставляла меня больше думать о моих фотографиях, больше снимать, проводить больше времени в фотокомнате. Она просто была самая лучшая. И она так гордилась тобой, — добавила она, глядя на Келли.
— Не понимаю почему, — призналась Келли.
— Потому что ты совсем как она. Талантливая и храбрая. Стараться сделать себе карьеру в искусстве — не где-нибудь, а в Нью-Йорке? Это требует большого мужества, моя милая.
— А с другой стороны, может, это совершенно напрасная трата времени.
— Не смей так говорить! — Кардиналу на мгновение показалось, что Салли сейчас ущипнет его дочь за щеку или взъерошит ей волосы.
Подошел доктор Белл, чтобы еще раз высказать соболезнования.
— Очень любезно с вашей стороны, что вы пришли, — сказал ему Кардинал. — Это моя дочь Келли. На несколько дней приехала из Нью-Йорка. Доктор Белл был психиатром Кэтрин.
Келли удрученно улыбнулась:
— Видимо, это не самый успешный случай в вашей практике.
— Келли…
— Нет-нет, ничего. Абсолютно правомерное замечание. К несчастью, специалист по депрессии в чем-то подобен онкологу: доля удач заведомо мала. Но я не хотел вас беспокоить, я просто хотел выразить сочувствие.
Когда он отошел, Келли повернулась к отцу:
— Ты говорил, что мама не выглядела такой уж погруженной в депрессию.
— Да, говорил. Но ей и раньше удавалось меня провести.
— Все так добры, — проговорила Келли, когда они вернулись домой. Войска открыток с соболезнованиями были выстроены в боевом порядке на обеденном столе, а на кухне и разделочный, и большой стол были заставлены контейнерами «таппервер» [10] с рисовыми запеканками, ризотто, рататуями, колбасным хлебом, пирогами и пирожными, даже с запеченным окороком.
16 
