А вот это уже совсем плохо.
Роберт Бернелл вручил Бишопу свиток пергамента.
— Это и есть проклятие. До сих пор оно убило четверых, кто посмел захватить замок и жениться на леди Меррим.
— Прочти вслух, сэр Бишоп, — велел король.
Бишоп неловко откашлялся.
— Похоже, тут два отдельных проклятия.
— Так оно и есть. Читай.
Бишоп стал читать:
- Тот враг умрет, что морем придет,
- Тот враг умрет, что с земли придет.
- Тот враг потерпит неудачу,
- Кто ключ заветный заберет.
- Сомненья нет: благословенна
- Земля моя веков вовеки.
— А что это за ключ? — удивился Бишоп.
— Никто не знает, — заверил Бернелл. — Лорд Веллан сказал, что проклятие дошло до него именно в таком виде.
— Читай до конца, сэр Бишоп, — потребовал король.
Бишоп послушно развернул свиток.
- Сердце девы — пламень чистых услад.
- Очи девы — желания зеленый яд.
- Волосы девы горят рыжиной.
- Обидишь ее — и не будешь живой.
— А эта леди Меррим… у нее тоже рыжие волосы и зеленые глаза?
— По-видимому, так, — кивнул король. — Сохрани этот свиток. Советую еще раз прочитать и разобраться.
Бишоп тщательно свернул пергамент и сунул в ножны кинжала. Может, король втайне ненавидит незаконную дочь и поэтому посылает ее спасителя в лапы неминуемой смерти? Умрет ли он от чар духа? Или от яда, подсыпанного стариком? Или это сама девушка избавляет таким образом Пенуит от узурпаторов, а себя — от нежеланных мужей?
И действительно ли этим проклятиям много сотен лет?!
Бишоп не знал, что ответить, но тяжелые мысли продолжали его терзать. Он не хотел, чтобы король посчитал его трусом, но, с другой стороны, умирать никому не хочется. В конце концов, ему едва исполнилось двадцать четыре года.
Но выбора не было.
Бишоп тяжело вздохнул и поклонился.
— Благодарю, сир, за вашу щедрость и доверие. Это великая для меня честь. Я стану удерживать Пенуит до последнего вздоха.
«Остается надеяться, что последний вздох я испущу лет через пятьдесят, а не через неделю»
— Прекрасно сказано, — соизволил похвалить король. А главное — вовремя.
Он сделал знак Бернеллу, который вручил Бишопу документы на право владения Пенуитом, начертанные им самим в утренние часы, еще до рассвета, с королевской подписью и печатью.
Бишоп с ужасом смотрел на пергамент, видя в нем смертный приговор.
— Может, ваше величество, стоит составить еще один документ? Тот, который, возможно, спасет мне жизнь? — неожиданно просветлел он.
— Какой именно? — поинтересовался король. — А, вижу, уже тревожишься, что проклятие может сразить тебя.
— Согласитесь, сир, достаточно разумная мысль, тем более что уже четверо пострадали из-за этого проклятия.
— Но теперь оно не подействует! — возразил Эдуард, выпрямляясь. — Я объявил лорду Веллану свою волю и желание. Чтобы именно ты стал наследником! Сам король требует этого! Проклятие не имеет силы.
— Ах, ваше величество, — вмешался Роберт Бернелл, — все корнуоллцы знают, что четвертый рыцарь, захвативший Пенуит, клялся, будто явился по вашему приказанию. Но его судьба оказалась точно такой же, как у остальных. Он умер, когда тащил невесту к брачной постели!
— Я не слышал об этом, — нахмурился король, задумчиво гладя подбородок длинными пальцами. — Но он солгал, и Духи, конечно, поняли это, отправив его душу в ад.
— Возможно, — протянул Бернелл. — У него не было никаких документов, подтверждающих права на владение.
— Может, мне стоит настоять, чтобы духи прочли мои документы, подписанные его величеством? — выпалил Бишоп.
В толпе слуг послышались смешки. Роберт строго свел брови.
— Все же, — заметил король, не сводя глаз с Бишопа, — я не желаю тебе смерти, хотя твоя шутка не рассмешила меня. Робби, что ты думаешь?
— Думаю, сир, что сэр Бишоп старается утихомирить свои страхи недостойными шутками. Но человек он неглупый. И думаю, что даже успел придумать план.
— Это правда? У тебя есть план, сэр Бишоп?
— Да. И надеюсь, что надежный, сир, потому что другого у меня нет.
Три дня спустя сэр Бишоп Лит, официальный наследник лорда Веллана де Гая, барона Пенуита, оставил Лондон, который не слишком сильно смердел весной, и отправился в Корнуолл, подставляя лицо теплому ветру. Какое все же облегчение хоть на время забыть о грязных людских толпах, вони немытых тел и отбросов, нескончаемом шуме. Впереди расстилались проселочные дороги.