Последние отзывы

  34  

— Эгидник! Эгидник! Он эгидник!

Необъяснимое обвинение было подхвачено по всему дому терпимости. Клиенты и проститутки выбегали из всех углов в гостиную, выкрикивая ругательства и отдавая распоряжения.

Диего и его товарищи не успели вмешаться, а двое дородных, полураздетых мужчин уже схватили мэра. Другие гости из Гритсэвиджа также были стреножены и не могли прийти на помощь своему спутнику.

Копперноб вырывался, его растерянное лицо выражало боль и непонимание.

— Друзья, друзья, чем я вас обидел? Объясните, и я…

Тщетные протесты мэра были прерваны, когда кудрявая проститутка с горящими глазами вонзила в грудь Копперноба нож для бумаги по самую рукоятку.

Хлынула кровь. Копперноб издал гортанный хрип и свалился на пол.

Вездесущие пришельцы исполнили свой безмолвный обряд. В одно мгновение толстокожие Могильщики проникли сквозь стены. Морщинистые крылья команды Голубков были чуть краснее, чем их лишенные мускулов тела. Звероголовые служители смерти наполнили комнату запахом, напоминающим запах раскаленного шифера, который вдруг ожил и стал источать горький пот.

Оцепеневший Диего мог лишь беспомощно вспоминать более сладкий запах Рыбачек, явившихся за мертвой Милагрой.

Обхватив труп мэра с нежностью матери, обнимающей младенца, Голубки ринулись вверх и просочились сквозь стену вместе с преображенным мертвецом.

Появление и исчезновение Могильщиков охладило пылкую кровь обитателей Палмердейла. Но Диего и его товарищи отнюдь не были забыты. Все клиенты и обслуживавшие их девушки крепко держали их и позволили покинуть дом только в наручниках и не иначе как в полицейском фургоне.

По дороге в кутузку Диего подумал, что Волузия, возможно, когда-нибудь простит его.

Вот только простит ли он себя?

Диего мог бы поклясться, что эгида Копперноба была сделана из образцов, добытых им самим, Диего, на принадлежавшем им участке.

Официальные представители властей обращались с пришельцами из Гритсэвиджа так, как если бы те были разносчиками некоей инфекции. Всех их — и мужчин, и женщин — заперли в огромном накопителе для арестантов, расположенном на территории изолятора в Палмердейле-40. Условия содержания — двухэтажные нары, общие для мужчин и женщин туалет и умывальная комната, освещение круглые сутки — были малоприятными, но не жестокими. И все же после первой недели все заключенные начали выражать недовольство.

Кегни Пассуотер и капитан Виго Дассо, как влиятельные представители культурной миссии, были избраны для выступления в качестве представителей нанесшей оскорбление стороны. Но они мало что могли сделать. За неприятными событиями в публичном доме не последовало ни допросов, ни предъявления обвинений, ни судебных слушаний. «Преступление» гостей было просто расценено как бесспорное, самоочевидное и не требующее объяснений.

Оставалось лишь узнать, какого наказания они заслуживали.

Эгиды были не у всех выходцев из Гритсэвиджа. Но те, у кого они имелись, носили приносящие удачу знаки на шее.

Естественно, бесплодные разговоры узников вращались вокруг недавних событий. Были выдвинуты различные предположения относительно причин, по которым пригласившие их люди столь фанатично почитают камни с чешуи Зверя Города. Жителям Гритсэвиджа было нелегко найти объяснение истокам такого «поклонения». Оставалось только склониться к версии, предложенной Юпл Бабаян: «Эти наши соседи — несомненные, неисправимые провинциалы. Но таковы же и мы, о чем свидетельствует неумышленно нанесенная нами обида. Психический ландшафт Города не просто шире, чем мы предполагали. Он шире, чем мы можем вообразить».

Диего хотел было — из профессиональной гордости — оспорить это заключение, но был вынужден признать собственную неспособность предвидеть случившееся.

Дни текли томительной чередой, как вода в канализационной трубе. Две недели, три недели… Характеры стали проявляться ярче: одни арестанты погрузились в уныние, другие сделались агрессивными. Их разделили барьерами из одеял, что создавало иллюзию уединения, частного характера жизни. Диего беспокоился о Волузии: ее натура была неотделима от ощущения свободы, и заключение изнуряло ее больше, чем многих других.

На пятой неделе пленникам объявили, что они могут быть свободны. Первым носителем этого известия оказался сам мэр Моасир Куин. Стоя перед решетками, за которыми содержались пришельцы из Гритсэвиджа, он разглядывал их лица так, словно перед ним была рассаженная по клеткам стая крыс-людоедов.

  34