Последние отзывы

  29  

Наконец в его глазах промелькнула искорка интереса.

— «Вайкики Вотерс»... Вчера там утонула женщина. На ее шее было старинное драгоценное ожерелье, которое когда-то похитили из музея, — он махнул рукой в сторону музея и добавил: — Откуда у нее мое ожерелье?

— Не знаю, Джимми. Но, как я понимаю, вы единственный человек, которому известна его история. — Риган достала из сумочки свое удостоверение. — Руководство отеля наняло меня, чтобы я расследовала причины ее смерти. В полиции считают, что это несчастный случай. Управляющий отелем, Уилл Браун, в этом сильно сомневается. А тут еще это ожерелье... оно все осложняет.

— Вы любите ананасовый сок?

— Не могу сказать, что мне доводится часто его пить, но вообще-то да, люблю.

— Отлично. Давайте поднимемся ко мне в музей. Я покажу вам ожерелье, и мы сможем спокойно поговорить. Вот уже пятьдесят лет, как я здесь работаю. Теперь этот музей мой. Конечно, его не сравнить с музеем Бишопа, ^[12] но у нас есть такие ценные раковины, какие им и не снились. — Оттолкнувшись от земли руками, Джимми ухитрился ловко встать на ноги. Он был среднего роста, с огромным круглым животом, но руки у него были на удивление крепкие и мускулистые.

Поднявшись по каменным ступенькам, Риган проследовала за Джимми в музей. Это было старинное здание, пропахшее песком и морем. На стенах висели ракушки всевозможных размеров и цветов. Прямо перед кассой был небольшой прилавок с украшениями на продажу: кольцами, серьгами, ожерельями, браслетами. Девушка с орхидеей в волосах приветствовала проходившего мимо нее начальника молчаливым кивком. Риган прошла за ним дальше по коридору. Джимми указал ей на дверь своего кабинета:

— Присядьте пока. Джимми сейчас придет.

Риган сделала так, как он ей велел. Ну вот, кажется, на беззаботном гавайском веселье можно смело поставить крест, подумала она. Ну и бог с ним.

Новые дела всегда захватывали ее целиком, и это дело не было исключением. Куда интересней беседовать с конхиологом, чем день-деньской торчать на пляже. Кажется, я догадываюсь, почему Бог создал меня такой чувствительной к солнцу, подумала она, присаживаясь на один из стульев в кабинете Джимми. На стене за его письменным столом висел огромный плакат с изображением ракушки. Это напомнило Риган об увеличенной в миллион раз частичке пыли, красовавшейся на стене в кабинете у аллерголога. Как говорится, каждому свое.

Наконец вернулся Джимми с двумя стаканами ананасового сока в руках; на его шее красовалось ракушечное ожерелье. Неужели это оно и есть? То самое ожерелье, которое было на шее Доринды вчера утром? Риган взяла стакан с соком, и они чокнулись.

— Алоха, — провозгласила Риган.

Свежевыжатый сок был очень сладким, с едва ощутимой горчинкой. Настолько сладким, что Риган показалось, будто у нее в крови разом поднялся уровень сахара. Она наблюдала за тем, как Джимми, обойдя стол, грузно опустился в кресло.

— Джимми очень любит раковины, — объявил он. — Я вырос на Гавайях. Долгие часы проводил на пляже, собирая их. Из-за болей в спине я не мог заниматься серфингом, как другие ребята. Но мне нравилось проводить время на пляже. Только там я чувствовал себя как рыба в воде. Я не обращал внимания, если острые края раковин резали мне ноги. Только медузы причиняли мне боль. Они жгутся как огонь. А раковины... От них никакого вреда. Теперь Музей морских раковин — мой. Джимми очень рад. — Он с благоговением снял с шеи драгоценное ожерелье. — Тридцать лет назад его похитили. Я уже отчаялся снова его увидеть. Вот, смотрите. — Он протянул ожерелье Риган. — Вчера мне его доставили из полиции. Мне его так не хватало.

Риган отставила пустой стакан и осторожно взяла ожерелье в руки. Оно было и в самом деле бесподобно. Раковины были тонкими и изысканными, с замысловатыми узорами и оттенками, варьировавшимися от кораллового до бежевого и белого. У некоторых были отколоты края, но все равно это ожерелье было самым прекрасным из всех, что ей когда-либо доводилось видеть.

— Джимми знает, о чем вы думаете, — сказал он. — Это самая настоящая драгоценность. Дамы из королевского рода ценили их выше жемчуга.

— Я слышала, будто это ожерелье было изготовлено для самой королевы Лилиуокалани, а другое — для ее племянницы, принцессы Каиулани.

— Они обожали эти ожерелья! — воскликнул Джимми с неожиданной пылкостью. — Всегда надевали их, когда появлялись на публике. В середине двадцатых годов, когда открылся музей, эти ожерелья были переданы ему в дар. Оба неразлучно висели под стеклом витрины до тех пор, пока не произошло это ограбление.

  29