10

Пассаж-Бради был погружен в полумрак. Однако его нарушал слабый свет, лившийся из «Красавиц». Лола была склонна усмотреть в этом какой-то знак, однако впечатление нарушали крики, доносившиеся из освещенных окон. Парочка выясняла отношения. Или, вернее, женщина изливала свой гнев на голову мужчины, пытавшегося сохранить самообладание. Голос принадлежал Хадидже. Ингрид и Лола быстро переглянулись и подобрались поближе к ресторану.

- Тебя волнует только то, что из-за задержания ты провалила кастинг. Все дело в этом.

- ЧТО ТЫ ГОВОРИШЬ!

- Только то, что есть.

- ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ Я РАССКАЗАЛА ТЕБЕ, ЧЕРТ ПОБЕРИ, В ЧЕМ ДЕЛО, ДА?

- Да, только не кричи. И не ругайся.

- Все очень просто. Ты сказал мне, что твоя жена умерла, да, конечно! Однако ты заботливо скрывал от меня, ОТЧЕГО ОНА УМЕРЛА!

- На полтона пониже, пожалуйста! Если бы ты спросила, я бы сказал тебе, отчего.

- Тебе плевать, что я выглядела как дура в глазах этого злобного маленького полицейского.

- И мы снова возвращаемся к тебе. Печально.

- Я говорю не о себе. Я говорю о нас, Максим. Из-за тебя я поругалась с родителями. И с братом тоже.

- Так у тебя есть брат? Вот это новость!

- Дело не в этом. Мой брат - грязный тип, однако он прав, когда говорит, что я живу со стариком, который никогда на мне не женится.

- А что изменит женитьба?

- Мне плевать на женитьбу, вопрос не в этом. Я прекрасно обхожусь и без твоих обещаний. Но меня бесит, что ты постоянно скрытничаешь. И благодаря этому полицейскому я еще узнала, что ты ходишь на массаж к американке, похожей на трансвестита.

- Но это вовсе не секрет.

- Ах вот как?

- Ингрид Дизель - просто моя подруга, и она прекрасно делает массаж. Это снимает стресс. Тебе тоже надо попробовать.

- А еще, тебе наплевать на меня.

- Я, я, я! Ты ни о чем другом не говоришь, Хадиджа.

- Ты ничего не понимаешь, Максим, и я сыта тобой по горло. Я ухожу.

- Ты свободна.

- Все так просто. И тебя это вполне устраивает.

- Что ты хочешь сказать?

- Мне больше нечего тебе сказать. Прощай.

Ингрид и Лола спрятались за росшими на террасе деревьями. Хадиджа вылетела из ресторана, как бомба, громко стуча по тротуару острыми каблучками своих ботинок.

- Твердый характер, - заметила Лола.

- Я бы назвала это bad temper. Дурной нрав.

- Предвзятость.

- Что?

- Ты неравнодушна к Максиму. Я же не вчера родилась.

- А вот капли дождя, затуманившие твои очки, родились только что. Протри стекла, Лола.

- Не уводи разговор в сторону, Ингрид. Дай ему идти своим чередом, это очень хороший разговор, и, по сути дела, он тебе только приятен.

- Говорю тебе, твои очки залиты дождем. Вытрешь ты их или нет?

- Вытру, вытру.

- Ну что будем делать? Зайдем или нет?

- Зайдем.

- Хорошо. Пошли.

И они толкнули дверь. Максим стоял за стойкой бара. Он только что достал бутылку, которая появлялась на свет лишь по поводу какого-то особого события. Или особой неприятности, признаки которой ясно читались на его лице. Сквозняк, впущенный в помещение женщинами, слегка развеял атмосферу печали. Лола подошла поближе к бару, к бутылке. На этикетке с голубым ободком кто-то от руки написал: «Англескевиль, 1946». Она вспомнила. Об огненной воде, которая обжигала пищевод и пропитывала плоть запахом похожих на стеклянные яблок.

- Вы подоспели к кальвадосу. Уверен, Ингрид никогда не пробовала такой штуки.

Максим поставил на обитую кожей стойку еще две рюмки. И наполнил их.

В «Красавицах» было и вправду хорошо. Лола оставила свой плащ на спинке стула. Максим поднял свою рюмку.

- За женщин! И забудем прошлое!

Она чокнулась с ним и воспользовалась этим, чтобы бросить взгляд на Ингрид. Та не отрывала глаз от лица Максима. Прямо-таки поедала его глазами. «Говорят, что американцы - большие дети, но это не так, - подумала Лола. - Эта взрослеет на глазах».

  26