Последние отзывы

  25  

Каждый день, сидя за своим персональным столом № 17, я начинал с колы без льда и дежурного супа. После обеда ресторан затихал, и порой в течение почти целого часа я был единственным посетителем, однако мой внешний вид был настолько заурядным и привычным, что присевшие посплетничать за соседний стол официантки и менявшие скатерти подсобные рабочие обращали на меня так же мало внимания, как если бы я вовсе исчез. А мне эти минуты казались наиболее спокойными. Я наслаждался уединением, но я был не один. Одного движения век было бы достаточно, чтобы кто-то тотчас подошел спросить, не нужно ли мне что-нибудь, однако в остальном я был предоставлен самому себе. Воспользовался ли я этим временем? Может быть, я прочел историю цивилизации или сочинил симфонию? Нет, нет, и еще раз нет. И все же я чувствовал себя довольным, хотя моя печаль не пропита; я еще не был целым, я представлял собой лишь груду разрозненных фрагментов, но что-то внутри меня словно ждало чего-то непредвиденного, необычного, что непременно должно случиться.

И, спрятавшись в полутьме, я наблюдал, а посмотреть было на что. Я видел, как официантки потихоньку флиртовали с клиентами, с официантами и друг с дружкой. Я видел, как какой-то мужчина, с жадностью поглощавший свой ужин, вдруг подскочил так, словно кто-то вонзил ему в спину копье, а потом, уже умирая, повалился лицом в тарелку; видел, как элегантная миниатюрная женщина наклонилась к своему пьяному, высунувшему от вожделения язык кавалеру и потихоньку сняла с его руки часы; я слышал, как за ужином увольняли служащих, и когда звучали решительные слова (формулировка «Вам стоит выбрать другое направление деятельности» была особенно популярна, ибо предполагала дерзновение и прекрасную способность ориентироваться), я видел, как увольняемый опускает глаза и подавленно горбится, – и всякий раз мне становилось обидно и горько за него и за себя. Как-то вечером я заметил даму лет пятидесяти, которая под столом резала на ленточки мужскую рубашку; я видел людей, опасавшихся за свои зубные протезы, видел людей, принципиально не евших картошку, видел подавившихся костью, видел чистюль, изучавших ножи и вилки чуть не под микроскопом, видел людей, не выпускавших изо рта зубочистку, и людей, которые с каждым блюдом принимали по пригоршне лекарств. Однажды на моих глазах из сумочки посетительницы высунулась собачка размером с крысу – высунулась и принялась жадно лизать стоявшее перед хозяйкой блюдо жареных кальмаров; в другой раз я видел, как мужчина макает салфетку в свой джин с тоником и чистит ею слуховой аппарат. Между всеми этими любопытными типами проворно сновали раздатчики: невысокие, коренастые, в основном мексиканцы, они не смеялись и не разговаривали, а только подавали на столы поднос за подносом, и лица их – совсем как у рудокопов, добывающих в шахте золото, которое им не достанется, – не выражали ничего, кроме смиренной покорности судьбе.

И еще одно… Если бы вы сидели в зале вечер за вечером, как сидел я, то в конце концов вы бы заметили, что в определенные дни – примерно раз в две недели – Элисон Спаркс проходит через зал, время от времени останавливаясь, чтобы обменяться несколькими словами с теми или иными постоянными клиентами-мужчинами. Именно несколькими словами – буквально двумя или тремя, сопровождавшимися коротким, едва заметным кивком. Каждый из клиентов выглядел весьма довольным тем, что на него пал выбор. За один раз Элисон разговаривала примерно с полутора десятками мужчин, растягивая этот процесс на час или больше, так что заметить закономерность постороннему человеку было не просто, если только – повторюсь – вы подобно мне не ужинали в одиночестве и если вы не ставили перед собой специальной цели следить за Элисон. Признаться, я испытывал что-то вроде ревности каждый раз, когда она наклонялась, чтобы пошептать что-то очередному клиенту, когда ее алые губы оказывались совсем близко от чужой щеки, а темные глаза, настороженно обежав зал, снова устремлялись на счастливца, словно делясь с ним теплом и скрепляя сделку, в чем бы она ни заключалась.

Приближалась полночь, но предупрежденные ею клиенты, казалось, не спешили вставать из-за столиков, хотя счет за ужин был давно подписан и оплачен.

Наконец, незаметно бросив взгляд на часы и сделав последний глоток вина из бокала, они поднимались и чуть ли не крадучись шли по поскрипывающим половицам в конец вестибюля, где находилась неприметная, маленькая, всегда запертая дверь, которую легко можно было принять за дверцу гардероба или чулана. На двери блестела небольшая латунная пластинка; в «особенные» дни за нее оказывалась заткнута желтая карточка с напечатанной на ней лаконичной инструкцией «Пожалуйста, закрывайте дверь». Карточка означала, что дверь отперта, и клиенты один за другим скрывались за ней, не забывая плотно прикрыть за собой дверь.

  25