Последние отзывы

  169  

Древняя река замерзла и стала Белой, по хрусткому, разорванному снарядами льду шли в бой новые части и кидались из полымя в огонь, сами вступали в него, как древние воины, и возносили в последний миг слова к Небу: «Господи! Прими с миром душу мою!..»

* * *

Час настал. Приказ отдан. Возмездие свершилось…

Запели победную песню «Катюши», подхватили басом глотки орудий, задищканили пулеметы, и барабанным военным маршем ударили безотказные трехлинейки, опаляя огнем священным и закаляя трехгранные русские штыки… Железный поток хлынул с двух сторон за спиной врага, завязшего в Сталинграде, отрезая ему навеки путь в «великую Германию»…

Скарабеев в строгой секретности прибыл на станцию Себряково и поехал через хутора к городу Серафимовичу.

Утром они добрались в станицу Скуришенскую и увидели врага… Огромная колонна пленных захватчиков, изможденных, голодных и обмороженных, была загнана в большую церковь на плацу для ночевки, где хранилось посевное зерно… И увидели. ехавшие мрачную картину: оставшиеся в живых выносят из церкви и складывают, штабелями в страшных муках умерших, с раздувшимися животами.

Шофер Скарабеева остановил машину и жестко промолвил:

- Наконец-то нажрались русского хлебушка вдоволь… Поглядите, как их корчит… Кара Господня… Пленных охраняли всего несколько молодых бойцов, они построили колонну и погнали на станцию. Скарабеев поманил рукой старого казака, опиравшегося на клюку, и спросил:

— Как называется эта церковь?

- Христорождественская, вашбродь, — вытянулся во фрунт былой служака.

- Христорождественская, — раздумчиво промолвил Скарабеев, — надо открывать ее… приказ вышел, священника нет?

- Откудова? Колокола посымали, попа угнали в севера на смертные моления. В церкви голубинка — ссыпной пункт. Немец зерно сожрал, чем теперя сеять… Хучь из требух вытряхивай… Беда-а… А ить церква возведена в память победы над Наполеошкой и освящена в тыща осьмсот двадцать третьем годе, сам атаман Платов деньги на иё пожаловал и дюже хвалил нашенских казаков… А хто опосля колокола сымал — все померли в год. Бог покарал! — Старик потряс костылем, как шашкой, и истово осенился крестом. — Миром молим, одолейте супостата поганова. Э-эх! Кабы не старость!

- Одолеем, отец, — заверил Скарабеев, — и… прорастет хлеб из врагов наших…

— Дай Боже!

Машины пошли дальше и недалеко от Дона заехали в страшный лес… Снежная зима и постоянные метели в степи заносили дорогу, и чтобы она оставалась приметной для следующих колонн военнопленных, кто-то додумался врыть вдоль нее необычные вехи… неровным редким строем по обеим ее сторонам стояли по колени в снегу замерзшие в пути захватчики. Мерзлые солдаты фюрера с раскоряченными черными руками застыли в самых невероятных позах — как застала их русская смерть… Морозный ветер шевелил волосы, льдистые жуткие взоры были устремлены на дорогу и машину победителя, принимавшего их парад тщеты… Шофер зябко передернул плечами и проговорил:

- Вот это наглядная агитация, чтобы не совались боле к нам! Представьте себе, что творится в душе у врагов, когда их стадом гонят сквозь строй мертвяков… Доигрались…

- Доиграются, — тихо ответил Скарабеев, пристально глядя сквозь узорчатое от инея стекло, и вдруг приказал:

— Стой!

Он вышел из машины на белый хрустящий снег среди широкого поля и остановился перед рослым старым генералом с витыми погонами на шинели. Заметенный выше колен, немец возвышался над Скарабеевым, он и умер старательно вытянув руки по швам с брезгливой усмешкой на холеном лице. Седые волосы трепал ветерок, и широко открытые глаза холодно смотрели на русского полководца…

Скарабеев долго и молча глядел на него, потом заговорил:

- Война — работа молодых. С известкой в мозгах и вашими штампами в ней делать нечего. Сидел бы лучше у камина и клеил марки в альбом. Наверное, был уже полковником у Вильгельма? Бы-ыл… и ничему не научился. Бисмарк предостерегал не трогать Россию — вот и стоишь теперь идолом. Молчишь… Там, — Скарабеев кивнул головой в небо, — ответишь… Прощай!. — Он круто развернулся и пошел к машине, и вдруг ему почудился старческий вздох…

Он обернулся и увидел замерзшие слезы на дряблых щеках вбитого до колен в русскую землю немца…

Машина ходко катила по набитой ногами тысяч пленных дороге. Строй черных идолов стоял и поперек Дона. Весеннее половодье древней Белой реки смоет эту нечисть и унесет в море, русские раки потребят чужеземную плоть, и донская скорая вода замоет косточки, как замывала кости хазар и печенегов, монголов и прочих покорителей Руси. В окованной льдом белой реке чуялась могучая сокрытая сила, подвластная только энергии солнца и зову его, чтобы сорвать оковы и хлынуть неудержимым половодьем свободы.

  169