86

Двое мужчин стояли молча, наслаждаясь возможностью просто глядеть на текущую воду и расслабиться после пережитых кошмаров, страшнее которых они еще не испытывали. Луна и звезды заливали блеском темную поверхность воды, и казалось, что это стремительно несется, мелькая как молния, длинный косяк рыбы. Слоуна поражала красота пейзажа в сравнении с безобразием, которое творят люди. За одну неделю место это запятнали два убийства.

— Он мог тебя убить, — сказал Молья. — Не слишком-то разумное поведение для человека со столь очевидным ай-кью, как у тебя.

Слоун прижал ко рту платок. Получив пулю в грудь, он прикусил язык, и тот до сих пор кровоточил.

— Он выстрелил мне прямо под дых. Сказалась выучка. Медсен и тут остался верен себе и действовал как хороший солдат.

Молья повернулся к нему и хмыкнул.

— Это утешает, правда?

Улыбнувшись, Слоун тронул платком ярко-красный ободок ранки, уже начавшей синеть.

— Прости меня за куртку, — сказал он, щупая дыру в ткани.

Молья пожал плечами.

— Все равно я ее не любил. Ее мне теща подарила. Но раз в год приходилось-таки ее надевать. Я считал, что куртка меня толстит.

Слоун засмеялся. Именно поэтому он и остановил на ней свой выбор.

— И вообще, если тебе есть о чем беспокоиться, так это о Мэгги. Она поднимет жуткий скандал — ведь это была ее любимая лампа.

— Такой же скандал, как из-за передержанного жаркого?

— Это, друг мой, все равно что сравнивать прохладный летний ветерок с ураганом.

Они повернули головы навстречу приближавшимся шагам. Чарльз Дженкинс был таким же, каким он запомнился Слоуну, — огромным и несокрушимым, как скала, хотя сейчас рука его была на перевязи, а лицо в синяках украшали бинты.

— Я буду ждать возле джипа, — сказал Молья. — На этот раз ты от меня не отделаешься, потому что уж куда-куда, а в вертолет меня больше не заманят.

— Но ты ж полетел: сумел преодолеть свой страх, — возразил Слоун.

— Ну да, — сказал Молья, поглядывая на крылатое чудовище. — Как я и говорил, не так страшен черт.

Слоун поднял глаза на Чарльза Дженкинса. Эти двое зрелых мужчин, оба с грузом прожитых лет, были навеки связаны событием, которое Слоун не желал помнить, а Дженкинс был не в силах забыть. Но, может быть, теперь все должно измениться, как для одного, так и для другого. И не так страшен черт, как выразился Том Молья.

— Это здесь его нашли? — спросил Слоун.

Дженкинс кивнул.

— Согласно следствию, здесь.

— Вы его знали?

Дженкинс кивнул:

— Да, я его знал.

— Что он был за человек?

Дженкинс оглянулся назад и, глядя на бегущий водный поток, задумчиво сказал:

— Хороший человек. Семейственный. Порядочный. Человек, который и жизни не пожалеет ради другого, если считает, что так надо поступить. Если вы, Дэвид, мучаетесь, считая себя виноватым, то не стоит: Джо не хотел бы этого. Я уверен, что он долгие годы чувствовал свою вину за то, что с вами произошло. Как и я. Но он, в отличие от меня, нашел в себе достаточно мужества, чтобы действовать. Вот почему он держал у себя папку. Я долго бился над загадкой, зачем ему это было нужно, но теперь я понял. Держать у себя вас он не мог. Это было бы слишком для вас опасно. И по этой же причине он не мог вас навещать. Но он хотел каким-то образом сохранить связь с вами, если бы когда-нибудь ему представился случай вас найти и рассказать, что с вами произошло и кто вы такой на самом деле.

  140