очень нудно 
7 
Времени на изучение уже имеющихся материалов по делу у нее сейчас не было; в качестве альтернативы она могла воспользоваться дружескими отношениями с Тойером и его нестандартной командой. После дела о поддельном Тернере[4] она иногда играла с его ребятами в «лифт» — разновидность ската, доступную даже комиссару Хафнеру. Она взялась за телефонную трубку.
— Значит, ты собрался домой. Прямо сегодня. — Хорнунг смотрела куда-то мимо него. Казалось, ее внимание приковано к прудику в ста метрах за спиной могучего сыщика. — Что ж, и на том спасибо, что поставил меня в известность, прежде чем завести мотор. Конечно, тебя не интересуют всякие мелочи, например то, что хозяева вернутся лишь через неделю.
Тойер пересчитывал метелки на стеблях травы.
— Я могу уехать поездом, тогда ты сможешь побыть тут еще пару дней — уже без меня, так что…
Хорнунг сняла очки, словно не желала больше его видеть, да и вообще что-либо видеть, даже прудик.
— Пару дней? Завтра только суббота, я проведу тут в одиночестве половину запланированного времени. — Она немного помолчала и тихо спросила: — Что же все-таки случилось, Иоганнес? Теперь мы опять теряем друг друга. Что мы за пара?
— Нормальная пара, — грустно возразил Тойер. — Мы то ближе друг к другу, то дальше… то есть когда мы удаляемся друг от друга, это означает, что мы снова начнем сближаться. По-моему, с точки зрения статистики это вполне возможно. Зельтманн сообщил мне по телефону, что вчера ночью кого-то застрелили непонятно за что. Это произошло в Берггейме, неподалеку от твоей… — Он испугался, но слова уже были произнесены.
— В Берггейме живет молодая, темпераментная Ильдирим из прокуратуры. — Голос Хорнунг звучал резко и пронзительно — хоть дырки сверли. — Стареющая и испытывающая фрустрацию преподавательница, которая любит определять растения и рассматривать соборы, живет в Доссенгейме. Для меня новость, что ты общался по телефону с Зельтманном. Неужели тебе так плохо здесь со мной, что ты позвонил своему лучшему врагу?
— У меня появилось нехорошее предчувствие, это инстинкт сыщика, — солгал Тойер. В действительности он схватился с утра пораньше за мобильник, вдруг решившись подыскать хоть какой-нибудь предлог, чтобы вернуться, даже если бы Зельтманн сообщил ему, что на фикус, стоящий в кабинете группы Тойера, напали вредители. А тут убийство, вполне серьезный повод.
— Нехорошее предчувствие? Странно слышать от тебя о каких-то чувствах. Ты все выдумываешь. — Она встала. — Ладно. Я позвоню хозяину фермы. После этого поедем в Гейдельберг. И я сегодня же напьюсь. В моей роскошной доссенгеймской гостиной. Над роскошными ночными улицами, где так мало машин… Да, точно, пожалуй, я начну пить. Тогда, может, ты перепутаешь меня с твоим здоровым и молодым коллегой Хафнером. И будешь уделять мне чуть больше внимания.
Ильдирим вздохнула. Шум теперь наполнял всю голову и пульсировал — сигнал Морзе бился между висков, между двух полушарий мозга, которые вели друг с другом затянувшуюся войну. Получить нужную информацию ей не удалось. Старый осел Тойер уехал в отпуск, да и его группа была не в полном составе. Штерн взял выходной, потому что отправился смотреть выставленный на продажу дом. Хафнер сказался больным, и это скорее всего означало, что он пьет, как русский сапожник. На службе находился только Лейдиг, да и тот где-то шлялся либо уже сидел дома — полировал вставную челюсть своей кошмарной мамаши. Неясно, как еще полиция ухитрилась собрать какие-то свидетельские показания по делу. На их месте она, Ильдирим, повесилась бы со стыда.
В 18 часов ей предстояло явиться на собеседование в Управление по делам молодежи. Оставался целый час, и она бегло просмотрела скудные материалы, имевшиеся по делу. Накануне вечером они были получены от дежурного коллеги. Почти каждый вечер в десять часов независимый журналист Эльмар Рейстер отправлялся на небольшую прогулку — по Миттермейерштрассе в сторону Неккара, по мосту Эрнста Вальца, потом по улицам Нойенгейма, квартала роскошных вилл.
Он всегда мечтал приобрести там дом, сообщила его вдова, сдержанно, без излишней печали переносившая утрату. Но для него это была недоступная роскошь: писал он лишь для рекламной газеты и не очень хорошо. Вот практически и все, что известно об убитом.
Свидетель, тот самый, что назвал преступником «на тысячу процентов» зловещего черного человека, имел право вообще не давать показаний. Если верить его домашнему врачу, от волнения у него могло остановиться сердце, вены грозили лопнуть как мыльные пузыри, а межпозвоночные диски сместиться. Тем не менее он решил исполнить свой гражданский долг. Свидетельница хоть и пребывала в полном здравии, но не могла сообщить ничего выдающегося, а мужчина, видевший вспышку от выстрела, вообще тяжелый случай — он моментально раздражался, злился и нервничал, так как рассказал «обо всем» уже «дважды».
7 
