36 
Дейзи смотрела на него с тоской, почти с отчаянием.
— Дейзи, вы сказали, что думали о случившемся. Расскажите, что вы думали.
Она кивнула, не меняя выражения лица. Взяла с тумбочки стакан с питьем — лимонное месиво, едва прикрытое водой, — и сделала глоток-другой.
— Я расскажу вам, что случилось. Все, что я помню. Ведь вы этого хотите, правда?
— Да. Да, пожалуйста.
— Если вам что-то будет непонятно, спрашивайте сразу, договорились?
Она неожиданно заговорила тоном человека, привыкшего сообщать слугам, да и не только слугам, чего хочет, и встречать повиновение. Она привыкла, подумал инспектор, что когда она велит прийти, к ней приходят, а велит уйти — уходят. И когда велит сделать что-то, делают. Он подавил улыбку.
— Разумеется.
— Трудно понять, с чего начинать. Давина всегда так говорила, когда писала очередную книгу. С чего начать? Можешь начать с того, что ты считал корнем событий, и вдруг понимаешь, что все началось много, много раньше. Ну а здесь, в этом деле — не начать ли мне с утра?
Инспектор кивнул.
— Я была в школе. Я учусь в Крилэндсе, хотя живу дома. Вообще-то я хотела бы перейти на пансион, но Давина не позволяла. — Казалось, она что-то вспомнила — возможно, лишь то, что ее бабка умерла. De raortuis…[6] — Хотя это было бы, конечно, глупо. Крилэндс — это сразу же за Майфлитом, как вы, думаю, знаете.
Он знал. «Альма матер» Дейзи и Себрайта — небольшая, но все же входящая наряду с Итоном и Харроу в Школьную Ассоциацию частная школа. И за обучение там брали столько же, сколько в Итоне. Основанный в 1856 году принцем Альбертом Добрым, Крилендс долго был школой для мальчиков и открыл свои двери девочкам только каких-нибудь семь или восемь лет назад.
— Дневные занятия заканчиваются в четыре. В половине пятого я приехала домой.
— Вас кто-то подвез?
Она бросила на него взгляд, полный искреннего удивления.
— Я сама вожу машину.
Великая британская автомобильная революция не прошла для Вексфорда незамеченной, но он очень хорошо помнил то время, когда три или четыре машины в семье казались ему какой-то американской аномалией, многие женщины не умели водить, редко у кого из молодых неженатых парней была своя машина. Если бы его мать спросили, умеет ли она водить, она бы онемела от изумления и подумала, что над ней хотят посмеяться. Его легкое удивление не ускользнуло от внимания Дейзи.
— Моя машина — подарок Давины на день рождения, на семнадцать лет. На другой же день я сдала на права. Скажу вам, это было облегчение — больше не зависеть от других, не нуждаться в шофере… Итак, я сказала, что приехала домой в половине пятого и отправилась к себе. Вы, наверное, видели мое место. Как я его зову. Раньше это была конюшня. Я ставлю там свою машину, и там есть комната, которую я заняла. Личная территория.
— Дейзи, я должен вам признаться. Мы заняли ваше место под комнату происшествия. Оно показалось нам наиболее подходящим. Нам действительно нужно там быть. Нам следовало вас спросить, я сожалею, что мы упустили это из виду.
— Вы хотите сказать, что там толкаются полицейские, стоят столы и компьютеры и… и грифельная доска? — Она, должно быть, видела что-то такое по телевизору. — Вы как бы руководите оттуда расследованием?
— Боюсь, что так.
— О, не огорчайтесь. Я не возражаю. Отчего бы мне возражать? Вы у меня в гостях. А мне теперь все равно. — Она отвела взгляд, по ее лицу скользнула горькая гримаса. Тем же холодным голосом она произнесла: — Чего заботиться о такой мелочи, когда не для чего жить?
— Дейзи… — начал инспектор.
— Нет, пожалуйста, не говорите этого. Не говорите, что я молода, что у меня все впереди и что это пройдет. Не говорите, что время замечательный лекарь и что через год в этот час все это будет уже в прошлом. Не надо.
Кто-то уже сказал ей все это. Врач? Больничный психолог? Николас Вирсон?
— Хорошо, не буду. Расскажите, что было после того, как вы приехали домой.
Она помолчала, глубоко вздохнула.
— У меня там есть телефон. Думаю, вы заметили. Наверное, вы им сейчас пользуетесь. Мне позвонила Бренда и спросила, не хочу ли я чаю, а потом принесла чай с печеньем. Я читала. Мне нужно много готовиться, у меня экзамены в мае. Вернее, должны быть экзамены. — Векстфорд промолчал. — Я не интеллектуалка. Давина так думала просто потому, что я — ну, довольно способная. Она не могла вынести мысли, что я буду такой же, как мама. Извините, вам это, конечно, неинтересно. И в любом случае это уже не имеет никакого значения. Давина просила нас переодеваться к ужину. Не наряжаться, а просто переодеваться. Мама… мама приехала на своей машине. Она работает в галерее прикладного искусства. Вернее, она совладелица галереи прикладного искусства, а вторую женщину там зовут Джоан Гарленд. Галерея называется «Гарлендс» [7]. Вам это, наверное, кажется пошлым, но Джоан правда так зовут. Так что, думаю, это нормальное название… Мама вернулась на своей машине. Давина и Харви, кажется, были дома весь вечер, но я не знаю точно. Бренда должна знать… Я пошла к себе в комнату надеть платье. Давина говорила, что джинсы — это униформа, и носить их нужно как форму — то есть для работы. Остальные были в «сер шо», пили аперитивы.
36 
