очень нудно 
8 
Добро пожаловать на судно. Многие тысячи лет, еще прежде чем крутобокие корабли взяли курс на Трою, существовали люди с морщинами у рта и ноябрьскими дождливыми сердцами, которых сама их природа подталкивала рано или поздно с интересом заглянуть в черную дыру пистолетного ствола; для них море означало выход, и они безошибочно угадывали, когда наступало время покинуть берег. Еще прежде, чем Кой осознал, что он – один из них, он уже был таким – по врожденному инстинкту и по призванию. Как-то в погребке Веракруса одна женщина – а всегда попадались женщины, которые задавали подобные вопросы, – спросила его, почему он стал моряком, а не адвокатом или зубным врачом; он только пожал плечами, а ответил, когда она уже перестала ждать: «Море – оно чистое». Так оно и было.
В открытом море воздух был свеж, раны зарубцовывались быстрее, а тишина становилась такой плотной, что в ней уже можно было выносить вопросы, не имеющие ответа, и не мучиться собственным молчанием. Однажды, в ресторане «Сандерленд» в аргентинском портовом городе Росарио, Кой видел человека, который оказался единственным выжившим после кораблекрушения; единственным из девятнадцати. Пробоина в три часа ночи, судно стоит на якоре, все спят, через пять минут все кончено.
Буль-буль. Но что поразило Коя в этом человеке, так это его молчание. Кто-то спросил: как же может быть, что восемнадцать человек в трюме ничего не поняли? Он только молча посмотрел, ему было неловко – все настолько очевидно, что объяснять нечего, – и поднес ко рту кружку с пивом. И у Коя города с их улицами, запруженными людьми, освещенными, как витрины его детства, тоже вызывали чувство неловкости; он становился неуклюжим, был не в своей тарелке, как утка вдали от воды или как этот человек из Росарио, молчавший, словно те восемнадцать, еще более молчаливых. Мир был так сложно устроен, что смотреть на него можно только с моря; суша обретала спокойные очертания ночью, когда идет четвертая вахта и рулевой – всего лишь немая тень, а из внутренностей корабля доходит легкое подрагивание машины. Когда от городов оставались лишь далекие цепочки огней, а от самой земли – только проблесковые огни маяка прямо по курсу. Вспышки, которые тревожили, которые предупреждали и предупреждали: внимание, осторожно, держись подальше, опасность. Опасность.
Он не увидел этих сигналов в глазах женщины, когда вернулся к ней, со стаканом в каждой руке, пробравшись между толпившимися у стойки бара «Боадас»; и это была его третья ошибка за вечер. Не существует таких сухопутных лоций, где описывались бы все маяки, опасности и навигационные знаки, по которым можно было бы ориентироваться на суше. Не проложены здесь курсы, нет сверенных карт, не промерены ни в футах, ни в метрах мели, не указаны курсы к тому или иному мысу, нет здесь бакенов, ни красных, ни зеленых, ни желтых, ни правил вхождения в акваторию порта, ни чистого горизонта, чтобы определить координаты. На земле всегда идешь вслепую, определяешься только по счислению, и рифы замечаешь только тогда, когда уже слышишь рев волн в кабельтове от носа и видишь, как тьма светлеет над бурунами, разбивающимися о скалы. Или когда слышишь, как нежданный камень – все моряки знают, что существует некий камень со своим названием, который подстерегает их повсюду, – скала-убийца со скрежетом разрывает корпус корабля… В такую ужасную минуту любой командир корабля предпочел бы быть мертвым.
– Ты быстро, – сказала она.
– В барах я всегда быстрый.
Женщина взглянула на него с любопытством.
Она слегка улыбнулась, может быть потому, что видела, как он пробирался к стойке, прокладывая себе дорогу с решимостью маленького, юркого буксира, а не стал ждать в стороне от толпившихся клиентов в надежде привлечь к себе внимание официанта. Для себя он взял голубой джин с тоником, для нее – сухой мартини и донес стаканы, ловко балансируя ими и не пролив ни капли. А в «Боадас», да еще вечером, это вполне могло считаться заслугой.
Она смотрела на него через стакан. За стаканом – темная синева, перед нею светлая прозрачность мартини.
– Ты умеешь протолкнуться в баре, ходишь по аукционам и защищаешь слабых женщин, но какое у тебя дело в жизни?
– Я моряк.
– А-а.
– Без корабля.
– А-а.
На «ты» они перешли несколько минут назад. Получасом раньше, при свете фонаря, когда мужчина с седым хвостиком сел в «ауди» и она сказала «спасибо» спине Коя, а он повернулся, чтобы первый раз, по сути, посмотреть на нее, он сказал себе, что до сих пор было все просто, а теперь уже не от него зависит, задержится ли на нем этот задумчивый и немного удивленный взгляд, которым она оглядела его с головы до ног, словно пытаясь определить, к какой из известных ей категорий мужчин он принадлежит.
8 
