Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
40 
– Реакций, – сказал Вандузлер. – После убийства ничто не остается неизменным. Я жду реакций, даже мелких. Они появятся. Достаточно быть внимательным.
– И ты намерен сидеть сиднем у себя на верхотуре и дожидаться реакций? – сказал Марк. – Не двигаться? Не искать? Не шевелиться? Думаешь, реакции сваляться тебе прямо на голову, как голубиный помет? Знаешь, сколько раз мне на голову падало голубиное дерьмо за те двадцать три года, что я живу в Париже? Знаешь? Один раз, один-единственный! Одно жалкое дерьмецо, хотя в городе миллионы голубей, которые гадят целыми днями. Ну и на что ты надеешься? Думаешь, реакции послушно слетятся сюда, чтобы водрузиться на твою внимающую голову?
– Именно, – сказал Вандузлер. – Потому что здесь…
– Потому что здесь – линия фронта, – подхватил Люсьен.
Вандузлер поднялся и кивнул.
– Твой друг Первой мировой неплохо соображает, – сказал он.
Повисло тяжелое молчание. Вандузлер порылся в карманах и выудил из них две пятифранковые монеты. Он выбрал самую блестящую и исчез с ней в подвале, где были сложены все инструменты. Донесся короткий звук дрели. Вандузлер вернулся с просверленной монетой в руке и тремя ударами молотка приколотил ее к стойке в левом углу камина.
– Ты закончил представление? – спросил у него Марк.
– Раз уж речь зашла о ките, – отвечал Вандузлер, – я прибиваю эту монету к мачте. Она достанется тому, кто загарпунит убийцу.
– Не можешь без этого обойтись? – сказал Марк. – София мертва, а ты развлекаешься. Пользуешься ее смертью, чтобы валять дурака и строить из себя капитана Ахава. Ты просто смешон.
– Это не насмешка, а символ. Разные вещи. Хлеба и символов. Они в основе всего.
– А ты, конечно, капитан? Вандузлер покачал головой.
– Пока я и сам не знаю, – сказал он. – Мы не на бегах. Я хочу этого убийцу и хочу, чтобы все участвовали в погоне.
– Ты бывал и поснисходительнее к убийцам, – сказал Марк.
Вандузлер резко обернулся.
– Этот, – сказал он, – не дождется моего снисхождения. Он – грязная скотина.
– Ах так? Тебе это уже известно?
– Да, известно. Он – мясник. Мясник – ты понял? Всем доброго вечера.
23
В понедельник около полудня Марк услышал, как перед их садовой решеткой остановилась машина. Он бросил карандаш и ринулся к окну: Вандузлер с Александрой выходили из такси. Крестный проводил ее до флигеля и вернулся, напевая. Так вот куда он ездил: забирал ее из комиссариата. Марк сжал зубы. Проворное всесилие крестного начинало выводить его из себя. Кровь стучала у него в висках. Опять этот чертов нервный срыв. Тектоника. Как, черт возьми, Матиасу удается оставаться немногословным и величественным, хотя с ним не происходит ничего из того, о чем он мечтает? Марку казалось, что он тает от отчаяния. Сегодня утром он сгрыз треть своего карандаша, то и дело выплевывая деревянные ошметки на лист бумаги. Попробовать носить сандалии? Смешно. У него не только замерзнут ноги, но он еще и растеряет последние остатки блеска, затаившегося в изысканности его одежды. Никаких сандалий.
Марк затянул серебряный пояс, разгладил черные узкие брюки. Александра вчера к ним даже не заглянула.
Да и зачем ей приходить? Она теперь обрела свой флигель, свою независимость, свою свободу. Эта девушка ревниво оберегает свою свободу, тут нельзя совершать промахи. Однако воскресенье она все-таки провела так, как посоветовал ей Старина Вандузлер. Гуляла в сквере с Кириллом. Матиас увидел, что они играют в мяч, и сыграл с ними партию. Ласковое июньское солнце. Марку это и в голову не пришло. Матиас умел там и сям молча оказывать поддержку, настолько простую, что Марк о ней и не подумал. Без особого энтузиазма Марк вернулся к своему исследованию сельской торговли в одиннадцатом – двенадцатом веках. Проблема излишков сельскохозяйственного производства была слишком вязкой и, чтобы не увязнуть в ней по пояс, приходилось передвигаться по-пластунски. Он погряз в этом дерьме. Лучше бы он поиграл в мяч: по крайней мере видишь, что бросаешь и что ловишь. Ну а крестный все воскресенье провел, взгромоздившись на стул и высунувшись из форточки, наблюдал за окрестностями. Вот придурок. Конечно, в глазах простецов старикан обретал значительность, изображая дозорного в «вороньем гнезде» [3] или капитана китобойного судна. Но такой способ пускать пыль в глаза не действовал на Марка.
Он услышал, как Вандузлер поднимается по лестнице. Но не двинулся с места, чтобы не радовать крестного, явившись к нему за новостями. Решимость Марка быстро растаяла, что в мелочах было для него обычным делом, и двадцать минут спустя он уже входил на чердак.
40 
