Последние отзывы

  327  

Об исчезновении Мазарини еще никому не было известно; о нем знала только Анна Австрийская, но она старательно скрывала от приближенных свое беспокойство. В комнате, где были заключены д’Артаньян и Портос, нашли двух солдат, связанных и с заткнутыми ртами. Их тотчас же освободили от веревок, но они ничего не могли сказать, кроме того, что их схватили, связали и раздели. А что сделали д’Артаньян и Портос, выйдя из своей тюрьмы тем самым путем, каким попали туда солдаты, – об этом последние знали так же мало, как и остальные обитатели замка.

Только один человек, Бернуин, знал немного больше, чем другие. Прождав своего господина до полуночи и видя, что он не возвращается, он решился проникнуть в оранжерею. Первая дверь, забаррикадированная изнутри, уже возбудила в нем некоторые подозрения, которыми он, однако, ни с кем не поделился. Он осторожно пробрался между нагроможденной мебелью, затем вошел в коридор, в котором все двери оказались отпертыми. Отперта была также дверь комнаты Атоса и та, что вела в парк. Отсюда он уже просто пошел по следам, оставленным на снегу. Он заметил, что следы эти кончались у стены, но обнаружил их и по другую сторону ее. Дальше он заметил отпечатки лошадиных копыт, а еще немного дальше – следы целого конного отряда, удалявшиеся в направлении к Энгиену. Теперь у него не оставалось уже ни малейшего сомнения, что кардинал был похищен тремя пленниками, которые исчезли одновременно с ним. Он тотчас побежал в Сен-Жермен уведомить обо всем королеву.

Анна Австрийская приказала ему молчать, и Бернуин исполнил это приказание; она только рассказала обо всем принцу Конде, и тот отрядил пятьсот или шестьсот всадников, дав им приказание обыскать все окрестности и доставить в Сен-Жермен все подозрительные отряды, удалявшиеся от Рюэя, в каком бы направлении они ни ехали.

А так как д’Артаньян не составлял отряда, потому что был один, и так как он не удалялся от Рюэя, а ехал в Сен-Жермен, то никто на него не обратил внимания и его переезд совершился без помехи.

Когда он въехал во двор старого замка, то первое лицо, которое наш посол увидел, был Бернуин собственной своей персоной. Стоя у дверей, он ждал вестей о своем исчезнувшем господине.

При виде д’Артаньяна, въезжавшего верхом во двор, Бернуин протер глаза, сам себе не веря. Но д’Артаньян дружески кивнул ему головой, сошел с лошади и, бросив поводья проходившему мимо лакею, с улыбкой подошел к камердинеру.

– Господин д’Артаньян! – воскликнул тот, словно человек, говорящий во сне под влиянием кошмара. – Господин д’Артаньян!

– Он самый, Бернуин!

– Зачем вы пожаловали сюда?

– Я привез вести о Мазарини, и самые свежие.

– Что с ним?

– Здоров, как вы и я.

– Так с ним ничего не случилось плохого?

– Ровно ничего. Он только почувствовал потребность прокатиться по Иль-де-Франсу и попросил нас, графа де Ла Фер, господина дю Валлона и меня, проводить его. Мы слишком ретивые слуги и не могли отказать ему в такой просьбе. Мы выехали вчера, и вот я прибыл сюда.

– Вы здесь!

– Его преосвященству понадобилось передать нечто секретное и строго личное ее величеству. Такое поручение можно доверить только человеку надежному, почему он и послал меня в Сен-Жермен. Итак, Бернуин, если вы желаете сделать приятное вашему господину, предупредите ее величество, что я прибыл, и поясните, по какому делу.

Говорил ли д’Артаньян серьезно или шутя, но он, очевидно, был сейчас единственным человеком, который мог успокоить Анну Австрийскую; поэтому Бернуин тотчас же отправился доложить ей об этом странном посольстве. Как он и предвидел, королева приказала ввести к ней д’Артаньяна.

Д’Артаньян подошел к королеве со всеми знаками глубочайшего почтения. Не дойдя до нее трех шагов, он опустился на одно колено и передал ей послание.

Это была, как мы уже сказали, маленькая записка, нечто вроде рекомендательного письма или охранной грамоты. Королева пробежала ее, узнала почерк кардинала, на этот раз немного дрожащий, и так как в письме ничего не говорилось о том, что, собственно, произошло, то она стала спрашивать о подробностях.

Д’Артаньян рассказал ей все с тем простодушным и наивным видом, который умел при известных обстоятельствах на себя напускать.

Пока он говорил, королева смотрела на него со все возрастающим удивлением. Она не понимала, как мог один человек задумать такое предприятие, а особенно – как у него хватало смелости рассказывать о нем ей, которая, конечно, и желала и даже обязана была покарать его за это.

  327