17 
«Юношеское заблуждение, благодаря которому вы со мной познакомились». Выспренний тон старого проходимца едва не рассмешил Бреннера:
— Вас тогда вообще-то посадили или нет?
— Условно. И, собственно говоря, отнюдь не из-за моего проступка. — Господин Освальд разговаривал на таком литературном языке, просто блеск. — А из-за сопротивления — сами знаете кому, во время ареста.
Только теперь Бреннер вспомнил, что тогда на перевале Решенпас он выбил господину Освальду своим табельным оружием два зуба, пока тот наконец не сдался.
— Я ведь вам еще по телефону сказал, что мне от вас нужно. Вы самый крупный специалист по подслушивающим устройствам, которого я знаю.
— А я вам еще по телефону сказал, что вот уже двенадцать лет не имею к этому ни малейшего отношения.
Все-таки слегка вышел из равновесия этот элегантный седовласый господин. Не буду утверждать, что он разгневался, но лицо у него чуть-чуть покраснело и в голосе этакая запальчивость была, когда он перебил Бреннера. Еще немного, и можно было бы подумать, что обстановка вшивого кафе «Аугартен» все-таки как-то влияет на этого элегантного господина, ну вроде того как кишечная флора потихоньку принимается за проглоченную уличающую фотографию.
Немного минеральной водички — и Освальд успокоился. Бреннер какое-то время ничего не говорил, он просто немножко дал подействовать кафе «Аугартен».
Кроме них двоих и официанта в кафе был только один посетитель — женщина в тренировочном костюме, обрабатывавшая «однорукого бандита». Хотя в этом заведении было почти пусто, все было насквозь прокурено, и Бреннеру даже почудилось на мгновение, что слащавый голос итальянского певца надсаживается здесь сильнее, чем всегда, и что тот сейчас раскашляется.
— Я вообще согласился встретиться здесь с вами только потому, что не хотел говорить об этом по телефону в присутствии жены.
— Она ничего не знает о том юношеском заблуждении, благодаря которому мы с вами познакомились?
Господин Освальд лишь печально покачал головой в ответ на примитивную насмешку Бреннера.
— Ваша жена и дальше об этом ничего не узнает.
— Конечно нет. Потому что впредь никаких контактов между мной и вами не будет. Потому что я ничем не могу вам помочь, даже если бы хотел. Я понятия не имею, откуда мне взять аппаратуру. У меня больше ничего не осталось.
Итальянский кандидат в туберкулезники уже перешел к следующей песне, продолжая храбро сражаться с приступом кашля.
Как бы ни был чувствителен господин Освальд, сейчас Бреннеру пришлось слегка наступить ему на мозоль:
— А как насчет той улики, которую вы проглотили тогда на перевале Решенпас?
Высокий и стройный господин в одно мгновение стал на голову ниже. И сник:
— Значит, вы знаете.
— Атоrе, атоrе… — даже интересно, отчего это у всех итальянцев такие хорошие голоса.
— Я перед этим звонил Ридлю.
— Значит, тогда вы знаете.
Вот видишь, правильно позвонить по телефону — порой уже полдела для детектива. Потому что с пяти до восьми Бреннер успел позвонить из своей квартиры не только Освальду, а еще и своему бывшему коллеге Ридлю, который тогда задержал Освальда в Тироле, а Бреннер, в свою очередь, пытался помешать Освальду проглотить уличающую его фотографию. Этот Ридль все еще был в полиции, ну, он и покопался для Бреннера немного в делах, то есть, значит, в компьютере.
Бреннеру теперь уже не было нужды мелочно напоминать все господину Освальду. Про то, как полицейский врач успел извлечь на свет божий полупереваренную фотографию-улику, которую Освальд тогда проглотил вместе с двумя передними зубами. И что за такое Освальд должен был бы по меньшей мере на два года угодить за решетку. Если бы не стал с тех пор работать осведомителем в полиции.
Потому как одно дело сделать парочку миленьких фоток на память, если ты вуайер. Но стать безмолвным свидетелем преступления — это другое дело, и записано оно на другом листке, на проглоченном.
От Ридля Бреннер узнал, что в распоряжении господина Освальда еще и сегодня есть такая прослушивающая аппаратура, против которой все оборудование государственной полиции в лучшем случае смотрится как дисковый телефон или детский конструктор.
— Ваша жена об этом ничего не узнает, — заверил его Бреннер.
— И чего вы от меня хотите?
Потом Бреннер уже увидел, что тот испытал облегчение от того, что задание оказалось таким легким.
17 
